Гнев приходит из боли и возвращается к боли. Мы суть открытое пространство; мы не держимся ни за что, мы отдаем все. Мы открываем, что мы не так уж твердо решаем всегда знать, кто мы такие. Не приносить свои проблемы в эту комнату стало процессом дальнейшего очищения. Можем ли мы вспомнить какую-нибудь боль в своей жизни, которая не была бы вызвана переменой? Но когда мы глубоко переживаем эту текучесть, мы не отшатываемся от нее, не опасаемся того, что может произойти, а напротив, начинаем раскрываться к тому, каковы вещи. Эти слова, возникающие из ничего, исчезают в пустоте. Нам нет нужды выбрасывать его из сердца, когда мы выставляем его вон. Мы построили воображаемое «я», которое непрерывно подвергает фильтрации содержание ума и выбирает такое состояние его, которое заслуживает существования. Когда мы спрашиваем: «Кто я?» – мы есть те процессы, которые задают этот вопрос. – Да, это чувство действительно ужасно – не быть способным никого полюбить, даже самого себя, хоть немножко… Все, что мы делаем, становится почвой для расширения внимательности. Перед каждым словом или жестом намерение незаметно предшествует активности; это переводит энергию от желания к действованию. Конечно, при любом намеренном акте убийства, если мы пристально наблюдаем за умом, нам становится вполне ясно, что в момент убийства налицо агрессивная энергия; между нами и тем, кого мы убиваем, существует разделение. Переживание того, что есть. Мы часто переживаем состояния ума, которые отвлекают нас от сдачи, которые резко погружают нас опять в сон, вызывая автоматическую реакцию отвращения. Чувство возникает и исчезает. Чем тише будет тело, тем тише и ум. Я видел, как сильно мы недооцениваем способности человеческого сердца, как мы думаем, что можем оказаться полезными только благодаря какому-то знанию. Он узнан до того, как выразился в словах или в поступках, до того, как вышел из-под контроля. Ведь так чудесно просто «выключить свет» и выходить из тела, выходить из всех его болей и просто повисать в блаженстве или в тишине. Признавать свой гнев для нас болезненно. Свободны мы, когда отпустили и не держим, потому что ничто возникающее тогда не в состоянии на нас повлиять – ни гнев, ни жадность, ни страх; и в нас нет ничего, на что они могли бы налипнуть. Не приносить свои проблемы в эту комнату стало процессом дальнейшего очищения. Кассир смотрит на чек и спрашивает: «Можете ли вы удостоверить свою личность?» Насреддин вынимает из халата зеркальце, поднимает его, глядится в него и говорит: «Ну да, это же в самом деле я!» Если энергия слишком велика, и мы продолжаем раскручивать помыслы, ум может прийти в состояние возбуждения. Она означает действительное приятие всего, что мы есть. Один из группы сказал, что он может себе позволить сидеть только двадцать минут утром, а вечером – вообще нет. Если мы думаем, что эти демоны – всего лишь клочья дыма, тогда мы способны избавиться от них без усилий, одним дуновением. Только «бытность». Мы видим возникновение и исчезновение сознания, всего, что считали собой. Снова рожден. В качестве средства, противодействующего упорной вялости, одному моему другу, бывшему монахом в Таиланде, учитель предписал продолжать медитацию, сидя на краю глубокого колодца. Эта сонная ослепленность погружает ум в особое состояние слабоумия; часто мы определяем его как «свою усталость» – вместо того, чтобы видеть в нем просто «утомление», «вялость», и оставаться с ним без противодействия, которое могло бы возникнуть в виде реакции на него. Все, что нам известно, – то, что шел процесс, процесс движения к простору, к нашему потенциалу, к тому, чтобы стать тем, кем мы едва ли даже воображали себя. Когда мы раскрываем доверие к себе, у нас оказывается достаточно сострадания и терпимости к себе, чтобы работать с этими весьма мощными эмоциональными побуждениями – они становятся нашей работой над собой вместо того, чтобы оставаться проблемой. Обширное пространство. Пусть дыхание приходит и уходит само. Мы отождествляемся с ними, мы по-настоящему держимся за эти виды обусловленности. Например, мне пришло в голову, что крест – это очень ясный символ тягот жизни. Все это – чувство никчемности, которое мы носим за собой, как облако. Мягкое возвращение. Ничего внутри. Поэтому она сумела сделать все. Мы избираем некоторый основной объект и работаем с ним, – будет ли он чем-то создаваемым нами в содержательной сфере, скажем, повторением слов, или идеей любящей доброты, или чем-то таким, что уже всегда присутствует, как ощущения в теле. Вот они: чувственные желания , которые представляют собой особую форму алчности; ненависть или гнев , представляющие особую форму отвращения; леность и вялость; взвинченность и беспокойство ; наконец, пожалуй, величайшее препятствие для исследования и ясности – сомнение . Прежде чем навредить другому, мы навредим самим себе. Иногда, если я нахожусь в общении с каким-то лицом и чувствую, что у меня не клеится дело, мне нужно просто сказать: «Сегодня у меня дело не клеится»; но в этом высказывании больше правдивости, чем в том, что человек, может быть, переживает за весь день. Самое большое, что может сделать книга, подобная этой, – подготовить нас к предстоящей практике. Его основное значение – механизм восприятия. Я знаю очень немногих людей, работающих с умирающими, которые не были бы глубоко задеты этой работой и нередко утомлены ею. Вернувшись к учителю в унынии и смятении, он умоляет его заново укрепить быстро разрушающуюся практику. Дыхание – великолепный объект, потому что оно есть постоянная часть нашего переживания, а также и потому, что дыхание изменчиво, и чтобы сообразоваться с его изменениями, осознавание должно стать очень тонким. Когда мы проникаем в тотальность мгновенья, мы видим, что ни одна точка на этом круге не обладает большим правом смотреть свысока на остальную часть круга, чем любая другая точка. Мы отмечаем, что нам жарко, тепло или холодно; но все же при этом налицо чувство вещества, плотности. Хотя мандалы представляют собой сложные круговые картины, их можно также рассматривать, как изображения трехмерных лабиринтов. Не бойтесь. В своем пробуждении мы начинаем переживать тотальность данного момента. Действительно, вся Вселенная – это ум. Мы мыслим в понятиях «своего прогресса» и близоруко не видим, как копятся силы осознавания, не видим Вселенную, в которой происходит этот прогресс. Мы ищем счастья в раскрытии ума, в раскрытии самого желания. Когда мы просто сидим в данный момент, каков он есть, когда ум не обладает ясностью, и мы не обладаем способностью проникнуть через какое-нибудь глубокое препятствие, – такой способ действий может весьма великодушно дать нам возможность раскрыться для самих себя. Если бы мы стояли слишком близко, мы не смогли бы установить предмет в фокусе; а если чересчур далеко, мы оказались бы невосприимчивы к мелким деталям. Я мог почувствовать, что чем больше я открыт, чем более восприимчив к человеческому состоянию, к страданию, которое приходит с нашим невольным вожделением, с нашей огромной забывчивостью, тем большее пространство я могу отвести для нашего роста. Да будут все существа обладать чистым умом. По мере того, как мы начинаем доверять себе и переживать это постепенное пробуждение, – не измеряя и не взвешивая его, не пытаясь пробовать его на вкус, но просто видя его таким, каково оно есть без какого-либо подсчета, – оно терпеливо придает нашим ногам устойчивость на пути. Не бойтесь. Это необусловленная бесконечность по ту сторону ума, чистое, недифференцированное бытие. Ведь сказано в самом деле, что ангелы способны летать потому, что относятся к себе с легкостью. Вся мелодрама наших попыток завоевать свободу многое выиграет, если мы дадим возможность уравновесить их хорошо развитым чувством юмора. Постоянно меняются мнения; постоянно меняется ум; постоянно меняется тело; постоянно меняется мир; постоянно меняются наши взаимоотношения. В следующем вагоне – прачечная, где сушится белье, так что мы на мгновенье размышляем о голубом полотенце, которое вывешено для сушки; но мы еще раз быстро пробуждаемся к настоящему моменту, поскольку в следующем вагоне видим какого-то человека, занятого медитацией; и мы вспоминаем, чем заняты сами. Переживайте дыхание. Осознавание без разбора. Мы получаем эффект рикошета, движение взад и вперед между телом и умом: возникает душевное напряжение, которое становится причиной напряжения физического, а то в свою очередь усиливает боль и напряженность ума. Почувствуйте шею; трахею; почувствуйте дыхание, проходящее через трахею и создающее ощущение. В нормальных условиях мы почесываемся, не отдавая себе отчета, что у нас чешется. Мы наблюдаем естественный процесс ума и обнаруживаем, сколь много из того, что мы лелеяли и считали собой, есть по сути вещей безличные явления, проходящие одно за другим. Даже такие слова, как «вечное» или «бесконечное», обозначают время и пространство. Только форма. Нет никакой возможности описать плод, так как неважно какими бы словами мы ни пытались описывать его, мы все еще описываем цветок. Ничто не задерживается; ничто не останавливается даже на тысячную долю секунды. Размышляйте о разделении, которое он вызывает, об отъединении, одинокости и боли. Все это существует, но это не мы. Медитация – это видеть все то, что мы такое. В потоке этой работы я встретил необычайную монахиню доминиканского ордена Патрицию Берне, с которой проработал несколько месяцев в онкологическом отделении Сан-Францисской больницы. По мере того, как мы начинаем доверять себе и переживать это постепенное пробуждение, – не измеряя и не взвешивая его, не пытаясь пробовать его на вкус, но просто видя его таким, каково оно есть без какого-либо подсчета, – оно терпеливо придает нашим ногам устойчивость на пути. В ходе своего учения он потратил десять лет на единственный аспект практики – на то, чтобы обходить кругом горы, что составило один вид практики; и еще десять лет на работу с мантрой в качестве другого вида. Но вот это событие каким-то образом оказалось «нехорошим»! Оно заставляет нас все чаще сомневаться в своей естественности. Вопрос о правильных средствах к существованию – это не просто вопрос о справедливом доходе; это вопрос о правилыюй жизни. Мы просто наблюдаем свой ум, и если мы его видим, это то, что надо. Не сердитесь на себя за то, что сердитесь; это только добавит кармы. Мы просто не мешаем всему этому исчезнуть в проходящем мимо потоке. Критикующий ум пытается убедить нас, что мы должны быть постоянно идеальны, в лучшей форме, а если мы, дескать, этого не сделаем, то станем совершенно не приемлемы для тех, в чьей любви больше всего нуждаемся. Держаться не за что. Когда мы делаем ум как можно более великодушным, это освобождает нас, делает более открытыми и доступными. Разницы нет. Сила прощенья так велика. Желание быть свободными от вещей, каковы они есть, оказывается великим страданием. Мы суть открытое пространство; мы не держимся ни за что, мы отдаем все. Погрузитесь обратно в единую силу, в единый ум, в единое тело, в энергию самого осознавания. Когда мы сумеем увидеть в этом мгновенье сомнения всего лишь еще один возникающий и исчезающий пузырек ума, это освободит нас от изрядной спутанности и напряжения в нашей жизни, «Как мне развязать этот узел?» У нас имеются кармические узлы, которые настолько интенсивны, что мы реагируем на них всякий раз, когда они появляются. Гнев послужит особенно удачным примером такого факта, который мы не хотим признавать в самих себе, который мы осуждаем как нечто «плохое». Мы берем то, что имеем, и делимся имеющимся, так как считаем это уместным. Не задерживайтесь на помыслах. Когда мы начинаем пробуждаться, мы видим, как внутри нас что-то раскрывается, подобно цветку. Ведь так чудесно просто «выключить свет» и выходить из тела, выходить из всех его болей и просто повисать в блаженстве или в тишине. Если внимание отклонилось, верните его к точке касания, замечающей дыхание, когда оно входит в ноздри и выходит из них. Она знала, что работу необходимо выполнить, и взялась за нее. Мы существуем везде сразу, совершенно такие, как есть, законченные. Эти аспекты нельзя увидеть отчетливо до тех пор, пока мы не примем все таким, каково оно есть, с большой долей самоприятия и сострадания. Их страдания, – их карма – эта правда ; но такое понимание должно прийти из глубокого переживания данного момента, из сердца, а не из головы. Нет реальности, которую нужно создавать, есть только та реальность, на которую надо настроиться. Иметь дело с болью внутри тела – прекрасный способ начать распутывать эту привычную реактивность на неприятные состояния. Но из этой приязни или неприязни проистекает страстное желание, которое выковывает вожделение, обусловливающее следующее звено в кармической связи. Христос сказал: «Не судите, да не судимы будете». Мы легко узнаем отрицательные состояния: они неудобны, мы можем почувствовать их в своем теле. Держаться за какую-нибудь точку круга – значит потерять свою первоначальную природу, потому что там нет такого места, откуда мы начинаем, и такого места, где мы заканчиваем. Эти отметки могут поддерживать остроту и ясность осознавания того, что происходит в данный момент. Затем есть вид дара, который называют «царственным». И тем большее сострадание я чувствую даже к своим собственным проекциям и страхам. Но на самом-то деле нашу способность любить и быть любимыми можно просто приравнять к нашей мере способности освободиться от отделённости, позволить, чтобы нас любили, благодаря освобождению от своего критикующего чувства неловкости. Если имеет место боль, мы расслабляемся кругом нее и отмечаем ее: «боль, боль», – или каким-нибудь другим словом, естественным для нашего чувствования. И мы начинаем видеть то, что находится по ту сторону вагонов, по ту сторону помыслов. Мы переживаем момент понимания и говорим: «А, вон оно как!» Затем мы думаем: «Но как же это случилось?» – и, может быть, позднее пытаемся объяснить другим, как было дело. К порождаемой там энергии. Не называя слух «моим» слухом, вкус – «моим» вкусом, думание – «моим» думанием, а просто признавая думание, слух, вкус, прикосновение, по мере того, как каждое такое состояние ума само по себе возникает и исчезает, как продукт предыдущих условий, мы начинаем переживать смерть понятия о самих себе, как о ком-то отдельном от потока. Все методы, все глубокие ответы на все глубокие вопросы суть отражения момента, которые надо увидеть и от которых надо в конце концов освободиться. Точно так же как это бывает, когда мы умираем, и то, что было силой в уме, – его цели, стремления, желания, – все это продолжает существовать, чтобы еще раз заново возникнуть в новом теле. Но честность не означает насильственного навязывания моей истины кому-то другому. Даже сейчас многие из нас говорят: «Да, но…» Это в большей мере все то же самое. «Да разделят все существа эту открытость. Круг – это природная форма. Сила прощенья так велика. Иногда мы относимся к своему сиденью в медитации слишком серьезно. Это чувство силы тяжести, действующей на наше тело, тяжесть рук или тугоподвижность шеи. Тогда мы просто практикуем сострадание и самоприятие, чтобы и далее очищать свой ум. Стихия воды – это стихия сцепления. Я работал с людьми, которые говорили: «У меня нет хороших качеств, во мне нет ничего, что было бы прекрасным». Иногда, когда мы наблюдаем ум, мы отмечаем значительную долю сонливости и подавленности, которые становятся настоящим препятствием для ясности, потому что без должной энергии очень трудно быть проницательным. Есть две главные зоны, где ощущение дыхания всего заметнее. Когда неприятные состояния не могут отвлечь нас, мы находимся на дороге к свободе. Пусть отпадет всякая жестокость, которая стесняет сердце. Тепло и терпенье. «Да освобожусь я от страдания, да освобожусь от напряжения, от гнева, от разделенности. Пусть тело дышит просто и естественно; направьте внимание на самую заметную точку для осязания, где есть соприкосновение с током воздуха, когда он входит в ноздри. Это не аналитический ум, не прибор обратного видения размером 20x20 дюймов, который раскрыл бы кармический корень данного момента. Мы не хотим нетерпеливо избавиться от этой постоянной нужды. Но когда осознавание проникает в точку возникновения чувства притяжения или отталкивания по отношению к феноменам, кармическое затягивание в новое действие ослабевает как раз там, где желание обусловливает волевой акт, придающий активности энергию. Ей потребовалось несколько месяцев, прежде чем она смогла просидеть целый час; а зато теперь она – одна из самых лучших в медитации, о которых я знаю. С некоторой гордостью посетитель рассказывал о множестве своих замечательных видений, о глубине отдельных мгновений в медитации. Тыльные стороны стоп и их подошвы. Рассудочный ум-«я» может выдвинуть разнообразные доводы и постараться разубедить нас в необходимости заниматься такой медитацией. Нет того, кто исцеляет; просто происходит исцеление. Просто признайте это. Здесь налицо неуклюжий ум, ум, переполненный собой и деланьем . Только когда мы можем видеть жизнь и смерть не как столь отдельные друг от друга стороны, а как части протекающего процесса созревания, возвращения домой, к Богу, к источнику, – какими бы понятиями мы не пытались определить этот процесс, – только тогда можем мы оставаться внимательными к контексту, внутри которого происходят боль и умирание. Основное различие между разными формами медитации, будь то трансцендентальная медитация, пляски суфиев, проработка дзэнских коанов, медитации сидя, христианская молитва, распевание мантры, прислушивание к потоку внутренних звуков, кружение света, наблюдение ощущений внутри тела, методы зрительного воображения или слежения за дыханием, – заключено в первичном объекте, сосредоточенность на котором развивают в ходе медитации. Освободитесь. Не пытайтесь что-то получить от дыхания. Все вещи, обладающие природой возникновения, обладают и природой исчезновения. Если мы не знаем, то это хорошо – у нас остается место для знания. Пользуйтесь своим именем, если вам это нужно. Объект, избранный для культивирования этого качества ума, называется первичным. Когда мы получаем послания от тела, мы просто к ним прислушиваемся. Позднее она рассказала мне, что это уменье обратить к себе понимание, доброту и любящее приятие, использование этого момента в качестве работы над собой вместо того, чтобы только принести себе больше страдания и ненависти, разделенности и печали, оказалось одним из самых прекрасных переживаний, которые у нее когда-либо появлялись. У меня появилось некоторое новое переживание; затем несколько позже возникло еще другое прозрение, и я подумал: «Ага, так вот она, награда! Теперь уже близко!» Затем еще одно мимолетное переживание, а за ним – переживание интенсивного света… и каждый раз возникала мысль: «О, вот оно происходит!» Далее появились – мир «непревзойденной мудрости», затем «меня совсем нет, нигде нет», далее еще одно переживание и еще одно, и я все говорил: «Ну, брат, теперь оно уже недалеко!» Возникали новые и новые переживания. Свет внутри света. Каждое дыхание – последнее. Мы просто не мешаем всему этому исчезнуть в проходящем мимо потоке. Процесс удовлетворения желания проявляется не в обладании желаемым объектом, а в прекращении болезненности желания. Но если мы понаблюдаем за собой более пристально, мы заметим, что удовольствие не делает нас счастливыми. Он напоминает нам, как легко мы теряемся и как внимательность удерживает нашу жизнь в простоте и легкости. Дон Хуан говорит о «контролируемом безумии», что является его способом выразить то чувство абсурда, в котором проявляется почтение к чуду, каким является даже пребывание здесь ради совместной работы. Посидеть полчаса или час утром, после пробуждения, и до того, как через нас пройдет множество слов, – это прекрасный способ начать день. Но когда возникает разочарование, часто за ним следует гнев. Демоны – это не нетерпенье; демоны – это наша привязанность, наше отвращение, наше нетерпенье по отношению к своему нетерпенью. Дыхание лишь происходит само собой. Открытость, порожденная прощением самих себя, настолько велика, что она рассеивает напряженность критического ума. Они пользовались неудобством и своим противодействием ему как методом, позволяющим отбросить прочь все свои ограничения; но это делалось таким образом, чтобы не создавать еще одного «я». Но из этой приязни или неприязни проистекает страстное желание, которое выковывает вожделение, обусловливающее следующее звено в кармической связи. Когда я впервые пришел в эту больницу, мне стало очевидным, как моя практика подвергнется здесь проверке. Свободны от ума. Мы видим, что правильный образ жизни начинается в сердце, что решение вопроса о работе в этом мире заключается в том, как нам можно больше работать над собой, как сделать каждое действие еще одной возможностью для практики. Мы сами подставляем себе ножку. Но когда переживаешь изменчивость глубоко, когда глубоко понимаешь, что нет ничего постоянного, наша мудрость возрастает. Войдите в него свободно. Идите далее сейчас же. Прочувствуйте каждое дыхание. Два человека находятся в этой комнате, и они находятся в ней в силу кармы. Отметки могут быть весьма полезным орудием для того, чтобы удерживать нас в состоянии бдения по отношению к процессу настоящего момента, – например, такие отметки, как «помыслы, помыслы», когда вторгаются помыслы, или «пахнет, пахнет», когда воспринято дуновение какого-то запаха, или «слушанье, слушанье», когда мимо проезжает автомобиль. Первая из этих реальностей – стихии, из которых мы составлены. Тело держит ум так же, как ум содержит тело. Становится очевидным, что даже во время нашего спокойнейшего отдыха ум продолжает работать, и его работа воздействует на тело. Однако этот ум представляет собой только часть гораздо большего разума, далеко превосходящего то, что мы называем интеллектом. Простите себя. Кассир смотрит на чек и спрашивает: «Можете ли вы удостоверить свою личность?» Насреддин вынимает из халата зеркальце, поднимает его, глядится в него и говорит: «Ну да, это же в самом деле я!» Мы способны пребывать со своей одинокостью, со страхом или даже со своей неловкостью во всей полноте. Он велит крестьянину вернуться домой и заново начать практику. Крестьянин полон признательности и многословно благодарит мастера за помощь. Освободиться – значит не задерживаться на чем-то, пришедшем на ум. Каждое дыхание кончается без того, чтобы за ним следовало другое, разрывая связь между легким телом и весомым телом. Такая всеохватная внимательность служит общим мерилом; она появляется благодаря самопобуждению к более глубокому взгляду на себя. Он велит крестьянину вернуться домой и заново начать практику. Мы окажемся затеряны тысячи и тысячи раз. Поезд все еще там; кажется, там же находится и безмолвный свидетель на переезде. Когда мы освобождаемся от своего незнания и путаницы, мы дозволяем возникнуть своему познающему уму. Сидя и слушая, мы не переживаем слушанья; мы переживаем до некоторой степени текущий комментарий к тому, что говорится, возможно, суждение или сравнение со сходными понятиями, или поток мысленных ассоциаций, вызванный в памяти разговором. Да будут все наши раны, все наши страдания – да будут они исцелены силой нашей любви к себе и друг к другу. Будда говорил, что эти наставления «открыты как на ладони». Если энергия слишком велика, и мы продолжаем раскручивать помыслы, ум может прийти в состояние возбуждения. Мы видим, как разочарование стало гневом, знаем, что зачастую гнев ищет какой-то объект для порицания. Внимательность представляет собой самое мощное средство для преодоления каждого из препятствий. Тогда оно становится основой для нашей работы над собой, для дальнейшего очищения. Это – психологическая физика. Мы видим, что каждый комментарий подобен пузырю. Однако давление объектов ума может оказаться очень сильным и тонким, так что ум соскальзывает к стереотипам мышления. Тонкое сообразование приходит благодаря доверию к интуитивной мудрости процесса. Иногда это действие может быть приятным, в другое время – болезненным; но в действительности таков совершенный процесс. Но мы толкаемся об этот круг, когда пытаемся думать о «круге» или о «потоке»; мы делаем их линейными от начала и до конца, мы их искажаем. Поэтому когда я слышу, что не каждое занятие бывает «сверхотличным», я чувствую только облегчение, потому что у медитирующего имеется возможность сидеть с неприятным хламом, имеется случай пронаблюдать ум, когда тому хочется находиться где-то в другом месте. Для мира, полного изменений, у нас имеются застывшие, неизменные понятия – ярлыки; и это, конечно, порождает разрыв между понятием и реальностью, результатом чего будет напряжение. Если мы думаем, что эти демоны – всего лишь клочья дыма, тогда мы способны избавиться от них без усилий, одним дуновением. Но ум есть содержимое ума не в большей степени, чем небо есть проходящие по нему облака. Ум будет все время продолжать движение, потому что это и есть его постоянное занятие. Если, к примеру, мы не говорим правду и, по крайней мере, знаем, что лжем, мы близки к раскрытию причин этого. Глаза полузакрыты; плечи опущены; живот расслаблен. Оно уходит к этой мысли, затем к той, потом к этому ощущению, к тому запаху, далее к какому-то звуку, а после него…» И замечаешь, что перед умственным взором проходит один предмет за другим. Мы не узнаём того, что выросло; а это не что иное, как осознавание своего затруднительного положения. Почувствуйте слои кожи, покрывающие черепную коробку; плоть щек и кожу на бровях; подбородок, губы. Хотя мандалы представляют собой сложные круговые картины, их можно также рассматривать, как изображения трехмерных лабиринтов. Сила практики состоит в том, чтобы пробиться через нашу привязанность к этому состоянию. Думаю, на сей раз я освобожусь от этого и увижу, что почувствую теперь». Но если мы понаблюдаем за собой более пристально, мы заметим, что удовольствие не делает нас счастливыми. Мы легко узнаем отрицательные состояния: они неудобны, мы можем почувствовать их в своем теле. Не пытайтесь что-то делать. Методы могут быть средствами преодоления обусловленности – или же они могут стать просто дополнительным бременем. Я отмечал, насколько я, по моему убеждению, был выше их. Тогда можно относиться к физической смерти с уважением, можно почитать ее, как чудесную возможность в процессе перехода из одного тела в другое, возможность для осознавания, которое признает относительность всего, что мы воображаем реальным, возможность гигантского прорыва. Мы не погрязаем в фаталистических вымыслах или в нигилизме, «всё, дескать, до лампочки», а признаем, что всё имеет равную важность. Кажется, что по мере того, как мы освободились от переживания обладания и просто даем возможность развернуться переживанию, цветок раскрывается все больше и больше, – больше и больше раскрывается сердце. В момент забвения мы падаем с этого туго натянутого каната, но только с тем, чтобы приземлиться на другом канате, тоже туго натянутом. Когда мы ясно видим эти препятствия такими, каковы они есть, они не создают дальнейшей кармы. Пусть оно уйдет. Ежемгновенно все это просто видится таким, каково оно есть, совершенно приходит и уходит само по себе. Когда эта тема всплыла в прошлом году на занятиях, которые я вел в тюрьме Соледад, я заметил, что если бы в ту самую минуту слушатели почувствовали дуновение какого-то аромата, они не пережили бы этого запаха и одного мига, потому что прямое переживание запаха тотчас было бы погребено под лавиной мысленных ассоциаций и зрительных образов. Когда же эта общая внимательность окрепнет, мы, например, замечаем, что если у нас неожиданно появляется гнев, мы сейчас же осознаём его. Препятствия составляют основу многих реакций поневоле и семена многой кармы. Прежде мы просто терялись в своей проблеме; теперь мы осознаём, что нам надо с ней работать. Это напомнило мне историю про одного дзэнского монаха, который много лет очень усердно занимался практикой, чтобы достичь просветления. Наша пагубная склонность всегда быть «правыми» оказывается большой преградой для истины. Дыхание – великолепный объект, потому что оно есть постоянная часть нашего переживания, а также и потому, что дыхание изменчиво, и чтобы сообразоваться с его изменениями, осознавание должно стать очень тонким. Большая часть нашего переживания – это сноподобное отражение в уме. Это – нравственность далеко за пределами всех предписаний и повелений, естественный образ действий, гармоничное соучастие в настоящем. Простите их как можно полнее. Есть две главные зоны, где ощущение дыхания всего заметнее. «Дорогой друг, да будете вы целостны, да придете к своей завершенности. Рассудочный ум-«я» может выдвинуть разнообразные доводы и постараться разубедить нас в необходимости заниматься такой медитацией. Пользуясь сердцем, мы можем передавать наше возрастающее осознание и уважение к росту других; мы способны делиться духом с другим человеком. Пространство внутри пространства. За пределами страдания. Если мы сможем относиться ко всему, что приходит к нам, как к дару, как к виду благодати, тогда мы способны отдаться, не держась ни за что, легко освобождаясь. Возникает одиночество, возникает ненадежность, возникает страх, возникает голод, возникает даже страстное желание, которое ведет нас от одного воплощения к другому, которое создает один ум за другим, – и все это видно, как просто приход и уход. Это хорошее орудие, хороший слуга. Однако этот ум представляет собой только часть гораздо большего разума, далеко превосходящего то, что мы называем интеллектом. Мы не вовлекаемся в действие даже настолько, чтобы высказать комментирующую оценку или на мгновение проявить нетерпеливость. «Да будут счастливы все существа. Нам нет нужды быть кем-то другим. Это чистый дар. Но когда возникает разочарование, часто за ним следует гнев. Тогда мы признаем, что такое недоумение есть лишь мгновение возбужденности ума. Мы видим, что осуждать себя за то, каковы мы есть, – все равно, что осуждать небо за погоду или море за приливы и отливы. Она позволяет массе удерживать форму, очертания. У меня есть знакомая, которой в ее жизни приходилось очень туго. Когда же мы освобождаемся от этого чувства никчемности, когда мы прощаем себе даже это, тогда не остается никого, кто пытается что-то доказать. Работа с умирающими подобна тому, как если бы мы смотрели в прекрасно отшлифованное, очень точное зеркало, отражающее нашу собственную реальность; потому что мы видим здесь свои страхи, видим, как сильна наша неприязнь к боли, к неприятным телесным и душевным состояниям; эта обусловленность весьма велика – она непременно будет чем-то таким, с чем мы работаем большую часть времени. Чем больше мы принимаем самих себя, тем полнее переживаем весь мир. Почувствуйте слои кожи, покрывающие черепную коробку; плоть щек и кожу на бровях; подбородок, губы. Конечно, рассудочный ум говорит нам: «Все это правильно, я буду освобождаться от рассудочного ума, но мне надо знать, как это сделать. Мы как-то приходим к мысли, что любить самих себя – неподобающее дело, что мы недостойны любви к себе, а все потому, что мы утратили эту естественную любовь, естественное самоуважение. Аналог этому процессу пробуждения и роста можно найти в тибетском классическом искусстве в форме мандалы. Это легкое тело, которое воспринимает ощущения, производимые в более весомой форме. Те мгновенья, которые возникали раньше, обусловливают степень, до которой мы оказываемся способны усвоить глубину каждого последующего мгновенья. И тем большее сострадание я чувствую даже к своим собственным проекциям и страхам. Каждое дыхание кончается без того, чтобы за ним следовало другое, разрывая связь между легким телом и весомым телом. Вполне возможно, что следующей мыслью будет: «О, я не могу сделать этого, это потворство себе. Вы словно прижали лицо к стеклу, чтобы увидеть какую-то вещь на витрине. Нам нет надобности куда-то идти за своей кармой; мы сами и есть наша карма. Когда мы наблюдаем ум, мы видим, как мелок помысел, потому что движение его лежит большей частью в области слов. И вот я стал наблюдать его, не подавляя; я просто отмечал то, что он делает. Когда однажды мы прозреваем сквозь эту сновидную отдельность, мы узнаем, что в реальности нет никого, кто должен умереть, что это только иллюзия отдельности, которая снова и снова принимает рождения. Свет движется во тьму и возвращается к свету. Это чувство ягодиц, тяжело опирающихся на подушку или на скамью. Дыхание в целом чувствуется входящим и выходящим; все дыхание переживается на уровне ощущения, прикосновения. Подушка поможет коленям опуститься; еще более важно то обстоятельство, что при небольшом поднятии таза спина легче выпрямляется. Такие попытки только затягивают узлы. А когда я спросил его, почему, он ответил, что у него-де очень много дел – работа, курсы французского языка, писанье писем, групповая терапия, любимые телевизионные программы, а потому времени нет. Доверяя внутреннему ощущению того, что нужно, мы можем сохранить глубокие взаимоотношения с источником, который ищем. Беспокойство, взвинченность и озабоченность составляют четвертое препятствие. Именно переживание кажется самым важным; именно в бытии мы находим ценность. Она заменит их мягкой настойчивостью и доверием. Поэтому она сумела сделать все. «Планирующий ум», «судящий ум». Это подобно истине закона кармы. Мы можем увидеть, как работает освобождение. Мы переживаем не столько само виденье, сколько то, что думаем о видимом, не столько то, что слышим, сколько то, что думаем о слушаемом. Таковы первые ступени попыток быть внимательными, первые ступени старания пребывать здесь и теперь. В одном и том же пространстве они несовместимы. Развитие осознавания означает не только знание того, что мы вовлечены в некоторый поступок, но также и распознание намерения, реакцией на которое он является. И вот этот ум впитывает наставления и действует наподобие хорошего слуги: «Прекрасно, я буду наблюдать дыхание, чтобы развить сосредоточенность». ох, опять не получается!. Нас побуждают к тому, чтобы мы были какими-то особыми людьми, достойными похвалы, выдающимися. Осознавание просто наблюдает. Если возникает страх или желание, оно оказывается видно изнутри окружающего его простора. Если возникают помыслы, ясно отмечайте их движение в уме, их возникновение и исчезновение, подобное пузырям. Существует кто-то, не вполне растворившийся, не исчезнувший; все еще остается кто-то, кто смотрит на совершенство вещей. Мы посылаем любовь этому существу, которое так лишено любви, а затем излучаем изнутри эту энергию всем существам повсюду. Это олицетворение страха и сопротивления, конкретизированное в отношении к некоторой части самих себя, которую мы не постигаем, и в отделенности от нее; и эта часть – наше умирание. Один из способов постараться культивировать любящую доброту – это думать о наших собственных хороших качествах. А если он не стал зримым, мы просто отмечаем то, что за ним следует. Самый чудесный дар, который мы способны дать, – это мы сами. Или, точнее говоря, именно наше самоотождествление с этим текучим процессом, как с «я», и становится проблемой. Мы называем такие обстоятельства хорошей или плохой медитацией и, пожалуй, в то же время не признаем достоинств за «плохой», не признаем того очищения, которое продолжается, когда оказывается раскрыто блуждание ума, его возбуждение или беспокойство. Вряд ли стоит называть его «грехом», лучше бы усмотреть в нем просто помеху для понимания, отвлекающую внимание, создающую отождествления, уводящую нас от уравновешенного осознавания потока. Но когда я смог расчистить в своем сердце место для самого себя, я сумел также принять свои гнев и разочарование, не ощущая с их стороны угрозы; я мог предоставить им пространство, чтобы они исчезли. Когда вы можете просто увидеть помысел, освободиться от помысла и осторожно вернуться к дыханию, к данному моменту, сделать это мягко и без осуждения, – тогда, в это самое время, в это мгновенье, внутренний и внешний мир сливаются воедино. Мы видим: то, что вызывает движение одной мысли и ее переход в другую, – это все та же самая энергия, которая движет звезды по небу. Ауробиндо сказал: «Быть сполна – значит быть всем, что есть». Когда голос осуждающего ума будет особенно громким, у нас появится возможность снова открыть силу прощения самих себя. Войдите в это тело опознавания, которое переживает звук, как слушанье, которое переживает свет, как виденье, которое чувствует вкус, которое познает жизнь, когда она пережита в этой весомой форме. На самом деле ощущение внутри тела можно использовать точно таким же образом, как и мантру. Наши действия будут внимательны и увеличат осознавание. Теперь следите за каждым дыханием, как если бы оно приближалось издалека. Интересно отметить, что даже в удовлетворении желания само чувство удовлетворенности имеет место только в процессе движения от необладания к обладанию. И все они – всего лишь переживания. Однако этот ум представляет собой только часть гораздо большего разума, далеко превосходящего то, что мы называем интеллектом. Это – совершенная декорация, внесловесный уровень осознавания, доступный нам все время. Если в силу своей обусловленности оно вам не нравится, возникает желание оттолкнуть его прочь, а если нравится, появляется желание притянуть его к себе. Сострадание приходит от чувства чужого страдания и преодоления его в самом себе, от предоставления им свободного пространства для роста или даже для смерти, как они сочтут возможным, как они кармически способны. Однако увидеть то, что реально, очень трудно, если мы деятельно фильтруем все поступающее извне, если внутри нас есть «некто», старающийся быть чем-то. Но мы достойны того, чтобы освобождаться от своей никчемности, и нам есть зачем. Это чистая сущность, и ее прямое восприятие оставляет нас с пониманием, что осознавание просто есть; что мы не есть какой-то объект из содержания ума; что за пределами ума существует нечто иное, нежели то, что постижимо умом; что любая мысль о «я», или о теле, или об уме, вообще любая мысль – это не то, что мы. Такая особая практика содержит опасность создания многих проявлений «я»: «Это Я сам сидел и сносил боль». И мы начинаем видеть то, что находится по ту сторону вагонов, по ту сторону помыслов. Если же мы чувствуем к нему отвращения, мы стараемся оттолкнуть его подальше. Я обнаружил, что сострадание не означало слов: «О, как хорошо вы сегодня выглядите!», – когда больные худеют и сереют; оно скорее означало предоставлением им возможности болеть, когда они действительно больны . Если мы открыто узнаём и признаём отвращение, когда оно есть, мы перестаем подпитывать пламя, и потом оно может остаться только в виде уменьшающегося результата былых помыслов. Для удержания этого простора, могущего признать осуждающий ум, не вынося о нем суждения, – требуется уравновешивающее действие. Легко заснуть в состоянии удовольствия, но в состоянии боли это нелегко – когда ноет колено, когда появляется ненависть, или жадность, или неведенье. Нет границы. То, что возникает, кармически обусловлено тем, что произошло раньше. Мы видим, как внутри нашего сознания возникают и исчезают множественные воплощения ума. Из потока ума он отбирает то, чем, по его убеждению, он должен быть, и отбрасывает все остальное. Это и есть ум – но до того, как думание раздробляет его на миллиарды представлений и предпочтений; это – чистое, открытое пространство без предпочтений или отвращения. Для удержания этого простора, могущего признать осуждающий ум, не вынося о нем суждения, – требуется уравновешивающее действие. Именно этот вид дарения мы вносим в практику, именно его культивируем, когда отдаем свое внимание дыханию. Это ежемгновенное уравновешивание данных для того, чтобы наблюдение могло происходить без напряжения или вялости, без каких-либо крайностей, дает возможность легко и уравновешенно осознавать происходящее, когда оно появляется. Только «бытность». Чем больше мы принимаем самих себя, тем полнее переживаем весь мир. Нам что-то нужно, нужно еще и еще… и ничто не в состоянии удовлетворить нас постоянно, потому что изменяется не только нужная нам вещь, но изменяются также и наши потребности. Нет нужды усиливать эти состояния, реагируя на них, и становиться, говоря словами Трунгпа-римпоче, «отрицательным к отрицательному». Отмечайте их – и возвращайтесь ко внимательности к дыханию. Наблюдение за утомлением, за гневом или жадностью может оказаться захватывающе интересным, если ум при нем останется легким и свободным от осуждения. Когда мы начинаем пробуждаться, мы видим, как внутри нас что-то раскрывается, подобно цветку. Нарисуйте в уме образ другого человека, к которому вы чувствуете любовь, кому желаете добра. Ничто не встречает препятствий, ничто не прибавляется; целая Вселенная предстает, как хочет, и нам дарована благодать ее восприятия. Если, к примеру, мы не говорим правду и, по крайней мере, знаем, что лжем, мы близки к раскрытию причин этого. Но освобождение от того, кем, как мы думаем, мы являемся, вместо его осуждения, помогает нам смягчить свою жизнь. Пусть это чувство распространяется наружу, пусть оно охватит всю окрестность. Только отмечайте эти вещи и спокойно возвращайтесь к дыханию. Внимательность представляет собой мощнейшее средство для очищения, которым мы располагаем, потому что она взращивает в уме отсутствие вожделения. Воображаемое «я» начинает умирать, когда мы более не придаем ему силы, не питаем его жаждой переживаний, словно они его собственные; оно начинает умирать, когда мы видим эти переживания просто как переживания в обширном уме. Если же мы чувствуем к нему отвращения, мы стараемся оттолкнуть его подальше. Для того, чтобы культивировать это осознавание, чтобы привести внимание к уровню ощущения и поддержать его в течение дня, отмечайте получаемые ощущения, сохраняя некоторое осознавание положения тела. Поэтому во время нашей величайшей надежды на контакт с жизнью мы имеем для этого наименьшие возможности. Почувствуйте слои кожи, покрывающие черепную коробку; плоть щек и кожу на бровях; подбородок, губы. Да буду я счастлив». Возникают звуки. Но само это отдельное «я», этот аспект ума, производящий отбор среди собственных образов, чтобы появилось нечто, – само это «я» являет собой всего лишь еще один ум, еще один преходящий помысел, еще один пузырь. И именно здесь мы встречаем демонов своего нетерпенья, своей жадности, своего неведенья; демонов привязанности к представлению о том, что де есть некто, подлежащий просветлению; демонов нашей привязанности даже к знанию и ясности, которые после хорошего занятия медитацией затрудняют способность выносить сутолоку, шум и тяготы этой изменчивой жизни. Возникает одиночество, возникает ненадежность, возникает страх, возникает голод, возникает даже страстное желание, которое ведет нас от одного воплощения к другому, которое создает один ум за другим, – и все это видно, как просто приход и уход. Хотя доля сомнения может стать полезным мотивом для более глубокого исследования того, что мы, будучи обусловлены, считаем истинным, но сомнение иногда может набрать такую силу, что закроет ум. Тело может стать весьма чувствительным диагностическим инструментом; оно может сигнализировать о том, что с нами происходит; оно способно даже обнаруживать переживания других людей, когда мы улавливаем на уровне чувства психические состояния окружающих нас лиц. Мы так переполнены искусными средствами, способами завоевать свет, что всеми своими делами препятствуем проявлению своей естественной мудрости. Материю, полную ощущений. Мы часто переживаем состояния ума, которые отвлекают нас от сдачи, которые резко погружают нас опять в сон, вызывая автоматическую реакцию отвращения. Если мы лжем и не знаем этого, мы даже не приблизились к пониманию коренной мотивации нашей лжи. Прочувствуйте резервуар энергии в этой комнате. Но именно только это страстное желание, это постоянное становление заставляет ум казаться непросветленным. Это – кровь, лимфа и клеточные жидкости тела. Если нам важно открыть специфическую мотивацию, чтобы выяснить какой-то упорно повторяющийся стереотип, ставший причиной нашего горя, тогда мы можем применить созерцательное исследование. Когда мы сидим и чувствуем неудобство, когда из стороны в сторону по лбу ползает муха, и мы взбудоражены, а ум не в состоянии прийти в равновесие, хотя наша практика углубляется, – в этот момент нам кажется, будто мы не медитировали никогда в жизни. Объект, избранный для культивирования этого качества ума, называется первичным. И когда он начинает отпадать, проявляется робость «я». Когда все это отпадает, налицо тошнота, головокружение; ибо это означает смерть всего, что мы узнали о себе; все мысли и проекции, которые так восхищали нас в прошлом или создавали кого-то для будущего, – все они видны, как просто более естественные явления потока жизни, возникающие и исчезающие в необъятном просторе. Ведь у большинства есть какой-то гнев, где-то, возможно, скрывается какой-то узел бессильной ярости из-за того, что все меняется, и притом помимо нашей воли. К несчастью, многие из нас настолько оглушены своим телом, что с трудом когда-либо переживают этот уровень осознавания, если не почувствуют эмоцию грубейшего типа, подобную страху или гневу. Когда глаза обращались к дереву, существовало только виденье – это была вся реальность. Мы видим, что осуждать себя за то, каковы мы есть, – все равно, что осуждать небо за погоду или море за приливы и отливы. Желание обусловливает возникновение побуждения что-то сделать по этому поводу – возникает воля, которая приводит к поступку. Почувствуйте активность, сосредоточенную в ладонях, в пальцах, вибрирующую, пульсирующую. Никакого противодействия, никакой отдельности. Благодаря наблюдению того факта, что содержание ума изменяется от одного явления к другому, благодаря тому, что мы прямо видим эту перемену по мере того, как она протекает, мы начинаем видеть весь процесс. Острота этого случая ясно показала, как ум постоянно ищет удовлетворения за пределами себя и редко дает себе возможность стать свободным. Недеяние – не бездействие. Критикующий ум пытается убедить нас, что мы должны быть постоянно идеальны, в лучшей форме, а если мы, дескать, этого не сделаем, то станем совершенно не приемлемы для тех, в чьей любви больше всего нуждаемся. Это – синдром «более зеленой травы»; однако цвет травы в точности таков, каков есть, так же как интерес или воображение, прилагаемые к одному месту, будут точно такими же, как и в другом месте. Да возвратимся все мы к своей завершенности!» Это всего лишь еще один момент ума, всего лишь еще одна часть преходящего зрелища. Они приходят и уходят, как им заблагорассудится. Когда мы отмечаем содержание ума, исходя из теплого простора сердца, нас не захлестывают попытки ума подменить реальность, изменить ее внешность своими постоянными комментариями и рассуждениями. Мы можем научиться реагировать искусным образом, что откроет возможность для сострадательного признания нашей собственной обусловленности, что снова и снова станет вытаскивать нас из нее. Медленно, медленно зреет он, день за днем, пока наконец не созреет в не упадет с дерева. На ранних ступенях практики мы можем пожелать в качестве вспомогательного приема делать в уме отметки – «вдох» при каждом вдохе через ноздри и «выдох» при каждом выдохе; или «подъем» и «падение», если установлено наблюдение за движением живота. Демоны – это не шум; демоны – это наше отвращение к шуму. Пусть оно уйдет. Но мы знаем, что будет правильным для нас, потому что мы можем почувствовать это в своем сердце. Человек в постели часто притворяется, посетители притворяются. После бесчисленных извинений крестьянин возвращается домой; он опечален и несколько пал духом. Аналог этому процессу пробуждения и роста можно найти в тибетском классическом искусстве в форме мандалы. Далее мы замечаем, что тем временем пропустили все прочие, пробегающие мимо вагоны; тогда мы освобождаемся от своего очарования львом и еще раз переводим внимание прямо вперед, в настоящее. Войдите в обширное пространство энергии внутри тела.