Существо, которым мы стали, все еще остается отдельным, хотя и более здоровым. Чем лучше видишь, как нуждается ум, тем лучше видишь и то, как эта нужда затемняет настоящее. Пребывание на уровне ощущения внутри тела позволяет видеть все гораздо более отчетливо в границах этого поля осознавания. Странным образом нам часто легче отказаться от удовольствия, чем от боли. Критический ум имеет мнение обо всем. Обычно мы даже не узнаем, как глубоко отождествлены с каким-то настроением или состоянием ума, потому что видим целый мир внутри него. Освободитесь от страстного желания. Все это оказывается просто частью потока ума, наполненного кармой и интересными побрякушками. Я наблюдал, как он одним махом оскорбляет меня и сидящих рядом людей. Далее мы замечаем, что тем временем пропустили все прочие, пробегающие мимо вагоны; тогда мы освобождаемся от своего очарования львом и еще раз переводим внимание прямо вперед, в настоящее. Пространство в пространстве. Осознавание знает происходящее, когда оно происходит. Мы не крадем, не убиваем. «Да будут все живые существа, все чувствующие существа, – да будут они свободны от страдания. Однако давление объектов ума может оказаться очень сильным и тонким, так что ум соскальзывает к стереотипам мышления. Мы занимаемся практикой не потому, что нам нравится тот или иной учитель, не потому, что наставления поданы притягательно, не потому, что нам нравятся люди, их практикующие, не потому даже, что мы восхищаемся кем-то, кто как будто работает по этому методу. Один из группы сказал, что он может себе позволить сидеть только двадцать минут утром, а вечером – вообще нет. Когда внимательность становится очень острой, мы начинаем видеть помыслы по-новому, буквально переживая их возникновение и исчезновение, словно они вставлены в рамку, – словно бы мы видели кинофильм, проецируемый на экране; мы рассматриваем смену одного кадра другим, исследуем отдельные элементы того, что раньше мнили единством, непрерывным потоком. Скажите себе: «Я прощаю тебя». Но это просто жизнь, которая вкушает, касается, которая есть. Дыхание просто приходит и уходит, распространяется в никуда, возвращается в никуда; просто ежемгновенное бытие. Мы редко узнаем состояние своего ума, так как большую часть времени мы слишком с ним отождествлены. Такая внимательность к чувственному удовлетворению часто может служить противоядием по отношению к чувственным желаниям. Чтобы развить сосредоточенность, мы избираем какой-нибудь единственный объект осознавания; это тогда основной объект, и вниманию должно «приходить на ум», возвращаться к нему и удерживаться на нем. Затем направьте эту любовь на кого-то, чей образ существует у вас в уме, к кому вы чувствуете большую любовь – к учителю, другу, к кому-то, кто вам очень нравится, – нарисуйте этот образ в уме и размышляйте: «Да будете вы счастливы, да будете вы свободны от страдания!» Когда мы теряем эту открытость космическому юмору по отношению ко всему происходящему, мы теряем и перспективу. Когда мы видим, как приходят и уходят помыслы, как приходят и уходят чувства, как приходят и уходят ощущения и воспоминания, когда мы наблюдаем их таким умом, который не пытается овладеть чем-нибудь, не пробует наклеить на все ярлыки, – мы открыты для понимания; и это по-настоящему все, что нам нужно делать. Когда однажды мы прозреваем сквозь эту сновидную отдельность, мы узнаем, что в реальности нет никого, кто должен умереть, что это только иллюзия отдельности, которая снова и снова принимает рождения. Сомнение отталкивает поток, отталкивает мудрость и непривязанность, рассеивающие ад. Почувствуйте ощущения, самопроизвольно возникающие в этом месте, которое было мягким, когда мы родились. Аналог этому процессу пробуждения и роста можно найти в тибетском классическом искусстве в форме мандалы. В этом случае мы искажаем зрение; но точно так же, когда мы стоим чересчур далеко от витрины, это лишает предметы отчетливости. Чем более мы принимаем свой гнев, свою одинокость, системы своих желаний, тем более мы способны слушать других, тем более способны слушать самих себя. Наполняя этот уровень любящей добротой, мы очищаем его. Мы становимся забывчивы и снова впадаем в свои обусловленные верования и отождествления. Умирайте легко, погружайтесь в свет. Привязанность означает, что мы отождествляем себя с этими содержаниями или ощущениями. Будда сказал, что корень всей кармы – желание, мотивация, намерение, стоящее за актом. Но если «познаванию» не предшествует мудрость, тогда знание оказывается «с чужого плеча», чужим, не нашим пониманием, ему недостает глубины. Чем тише будет тело, тем тише и ум. Освободитесь от гордости, которая держится за ожесточение: «Я-де вас прощаю». Войдите в это тело опознавания, которое переживает звук, как слушанье, которое переживает свет, как виденье, которое чувствует вкус, которое познает жизнь, когда она пережита в этой весомой форме. Ум на деле колеблется по тысяче раз в день между такими различными состояниями. Ушли по ту сторону. Очень быстро вялость разрушилась. Если возникают помыслы, ясно отмечайте их движение в уме, их возникновение и исчезновение, подобное пузырям. Происходит раскрытие сердца и ума, чувство осуществления в этот самый момент. Нам всем неплохо помнить этот маленький урок аэродинамики. Конечно, при любом намеренном акте убийства, если мы пристально наблюдаем за умом, нам становится вполне ясно, что в момент убийства налицо агрессивная энергия; между нами и тем, кого мы убиваем, существует разделение. Пусть ваша любящая доброта излучается на каждого человека. Страдание есть сопротивление тому, что есть, его неприятие. Сострадание приходит от чувства чужого страдания и преодоления его в самом себе, от предоставления им свободного пространства для роста или даже для смерти, как они сочтут возможным, как они кармически способны. Тыльные стороны стоп и их подошвы. Он имеет место, когда мы даем лучшее из того, что имеем, даже если при этом для нас самих ничего не остается. И то, если попытаться найти единственную истину, с которой могли бы согласиться все, то этой истиной, пожалуй, была бы истина о том, что все изменяется. Даже не думайте о сосредоточении. Внимательность пробьется сквозь него; внимательность ослаблит силу его возникновения также и в будущем, даже несмотря на то, что она может иметь такую энергию, что на некоторое время удержится. «Да воссядут все существа в свете. Чем скорее такие состояния будут отмечены, уже когда они начинают оформляться в уме, тем скорее можно будет от них избавиться, тем меньше силы будут они иметь для того, чтобы вызвать самоотождествление. Такие несовместные, противоборствующие состояния ума и сопутствующие им суждения друг о друге являются причиной значительной доли того трения, которое мы переживаем в чувстве вины. Благодаря освобождению от страха возникает спокойствие. Их природа выражается словами: «Приди и попробуй сам; всякий сможет увидеть». Сущность стремления к удовольствию – это нужда, жажда удовлетворения, чувство жизни в пустоте, всегда движущейся к объектам, приносящим удовольствия, всегда хватающейся за соломинку. Есть и особые нужды: желанные предметы, дружба с кем-то, виды еды, тот или иной цвет, то или иное окружение. Мы можем довериться осознаванию, которое не мешает усмотреть в суждении всего лишь часть потока, результат предыдущего обусловливания, который не обязан как-то направлять или ограничивать весь этот обширный ум. Иногда, когда мы медитируем и оказываемся увлечены помыслом, у нас появляется склонность думать: «Проклятье, я опять забылся в помыслах!» – т. Пусть дыхание приходит и уходит само. У нее оказалось достаточно доверия к процессу, чтобы начать освобождение от его содержания. Как и у ребенка, которому все время велят что-то делать, которого постоянно побуждают не доверять своему самому естественному побуждению, – так и где-то внутри нас существует глубокое чувство утраты, и оно иногда порождает глубинный гнев. Мы живем в обществе, настолько завязшем в психологии, что оно почти стреножено всякими вопросами вроде: «Почему я сделал то-то и то-то?» Хотя психология выполняет мощную очистительную функцию, она, как и всякий метод, может стать ловушкой; и в эту ловушку попали многие из нас на Западе. Раскройтесь в нее. Он поддерживает вращение колеса кармы, создавая новую активность, то есть обусловливая новые желания и страсти. Отмечайте дыхание в целом от его начала до его конца, точно, ясно, от ощущения к ощущению. Даже признание того факта, что «я дошел до крайности», сделанное открыто, без осуждения, освобождает нас от напряжения и от страха, который его поддерживает, и может снять преграды с сердца благодаря принятию самого себя. Не определяйте их содержание. Она существовала только в данный момент прямого восприятия, она не зависела от прошлого, не нуждалась в опоре или контексте, – что не означает, что она существовала вне памяти, – она не зависела от памяти или какого-либо рода мысли для интерпретации настоящего; она и не опиралась на следующее мгновенье. Переживание этого простора и есть сущность отсутствия вожделения, освобожденности, наличия пространства для всего, способности не удерживаться ни на чем. Кто хоть когда-нибудь попал в ум умом? Мы просто пугаемся и сердимся в душе; мы подавили самих себя. Рассудочный ум-«я» может выдвинуть разнообразные доводы и постараться разубедить нас в необходимости заниматься такой медитацией. К несчастью, многие из нас настолько оглушены своим телом, что с трудом когда-либо переживают этот уровень осознавания, если не почувствуют эмоцию грубейшего типа, подобную страху или гневу. Установите внимание как караульного у городских ворот: он замечает всех, кто входит в город и выходит из него; но сам он не впускает и не выпускает, а только стоит на часах у ворот. Оно предлагает то терпеливое, неосуждающее, свободное от привязанности приятие каждого помысла, которое приносит истину. Волевое действие есть часть постоянно продолжающегося послания, которое позволяет нам шагать, ставить одну ступню вслед другой; его можно увидеть как тонкое, дословесное побуждение, заставляющее быстро опустить голову, когда камень ударяет в ветровое стекло. Освободитесь и от самоосуждения. Когда мы прислушиваемся к ощущениям – или с каждым дыханием, или в виде чувств внутри тела, – мы не находимся на том уровне, где производятся слова. Все постоянно меняется. Когда мы освобождаемся от своего незнания и путаницы, мы дозволяем возникнуть своему познающему уму. Недеяние означает действие без чувства «себя»: это уместное действие, но без привязанности. Мы видим, как естественно мы эгоистичны; но в этом виденье нет самоосуждения. Это необусловленная бесконечность по ту сторону ума, чистое, недифференцированное бытие. Освободитесь от своего незнания. Такая особая практика содержит опасность создания многих проявлений «я»: «Это Я сам сидел и сносил боль». Удерживайте внимание только на одной точке и замечайте ощущение, сопровождающее каждое дыхание, когда оно течет в тело и вытекает из него в естественном дыхательном процессе. Вместе с добротой к самим себе мы развиваем сочувствие к тем трудностям, которые возникают во время постепенного пробуждения. Как сказано в «Алмазной сутре», это – «вспышка молнии в летнем облаке, мерцающий светильник, призрак, сновидение». Я увидел, что вещи способны как-то существовать, не вызывая необходимости ответных действий, суждений или даже отталкивания. Ауробиндо сказал: «Быть сполна – значит быть всем, что есть». Если закрепить наше внимание на различных точках тела, будут восприниматься многообразные ощущения; возникают они всегда, но обычно просто остаются ниже осознаваемого уровня. Вполне возможно, что следующей мыслью будет: «О, я не могу сделать этого, это потворство себе. Как в глубоком спокойствии ум может освободить тело от своей хватки, так в глубокой успокоенности и сдаче тело способно раскрыть глубочайшие тайны ума. Просто будьте вместе с ощущением, когда оно возникает во время касания воздуха, входящего в ноздри и выходящего из ноздрей. Другие члены группы рассмеялись и заметили, что поскольку он «сел» на пятнадцать лет, уж время-то у него есть. И, может быть, это происходит потому, что большинство из нас стало ошибочно принимать удовольствие за счастье. Позвольте себе умереть. Мы должны открыть карму в самих себе, открыть ее не как понятие, а как протекающий; процесс, как раскрытие. Тогда мы находимся гораздо дальше от того, чтобы развязать этот кармический узел. Плечи опущены. Мы отмечаем, что это «нечто» замещает наш образ того, какими должны быть вещи. Кто хоть когда-нибудь попал в ум умом? Мы просто пугаемся и сердимся в душе; мы подавили самих себя. Вот почему мы счастливы сегодня и несчастливы завтра. Да будем все мы свободны. Но нам нет необходимости обращаться к писаниям, чтобы узнать то, о чем нам возвещает сердце. Воображаемое «я» начинает умирать, когда мы более не придаем ему силы, не питаем его жаждой переживаний, словно они его собственные; оно начинает умирать, когда мы видим эти переживания просто как переживания в обширном уме. Когда его касаешься осознаванием, становятся вполне очевидными его несубстанциональность, сущностная пустота. Но вот он вернулся в Соединенные Штаты и вскоре по возвращении отправился с визитом к хорошо известному корейскому дзэнскому наставнику. «Прощаю себя за всю причиненную боль, даже за те вещи, которых не хотел сделать». Пожалуй, чем яснее мы видим, какое это чудо, тем отчетливее обнаруживаем проблему попытки проявить в мире этот дух, эти прозрения. Наше переживание этих состояний ума облачается в нашу обусловленность. Мы также продолжаем чувствовать внутри тела вибрации стихии воздуха. Вечерняя медитация позволяет очиститься от того, что накопилось за день, и глубже проникнуть в те пути, на которых мир воздействует на наше бытие. Когда в глубоком безмолвии, впущенном в себя во время сиденья в медитации, мы видим то, что всегда происходит, но что мы так редко осознаем, мы понимаем, какое это чудо – жизнь, понимаем, как она замечательна. С каждым дыханием вдыхайте тепло, выдыхайте терпенье. Но осуществлять подлинный контроль – это значит отпустить. Почувствуйте шею; трахею; почувствуйте дыхание, проходящее через трахею и создающее ощущение. И если мы видим, что вот-вот потеряемся в какой-нибудь мысли, в какой-то эмоции, в каком-то желании, мы все-таки располагаем моментом выбора: «Я делал это уже десять раз и потом всегда жалел о случившемся; и вот опять то же самое. Мы построили воображаемое «я», которое непрерывно подвергает фильтрации содержание ума и выбирает такое состояние его, которое заслуживает существования. Внимательность представляет собой мощнейшее средство для очищения, которым мы располагаем, потому что она взращивает в уме отсутствие вожделения. Часто в разговорах о медитации мы слышим также о мудрости, или о знании. Путаница возникает потому, что мы боремся со своим незнанием, которое переживает каждый момент заново, без предвзятых мнений или переживаний. Они пользовались неудобством и своим противодействием ему как методом, позволяющим отбросить прочь все свои ограничения; но это делалось таким образом, чтобы не создавать еще одного «я». Нас побуждают к тому, чтобы мы были какими-то особыми людьми, достойными похвалы, выдающимися. Совершенная абсурдность этой ситуации сигнализирует о том, что мы каким-то образом оказались на верном пути. Но это говорит сам думающий ум. Такая особая практика содержит опасность создания многих проявлений «я»: «Это Я сам сидел и сносил боль». Ни с каким-либо объектом, если он уже возник, делать ничего не нужно. Если мы находимся где-то в другом месте, ищем что-то за пределами данного момента, мы находимся в тюрьме. Делимся этим, насколько можем». Лицо расслаблено. Конец жизненного пути. Думаю, на сей раз я освобожусь от этого и увижу, что почувствую теперь». Суждение разбивает первоначальное пространство ума на миллиард осколков. Это – совершенная декорация, внесловесный уровень осознавания, доступный нам все время. Некоторые боли будут столь сильными, что станут долго удерживать ум в плену. Подобная работа предъявляет большие требования. Наблюдение за утомлением, за гневом или жадностью может оказаться захватывающе интересным, если ум при нем останется легким и свободным от осуждения. Только «бытность». Он работал и работал ради просветления; и вот однажды, копая землю в монастырском саду, он подбросил лопатой в воздух камешек; камень ударился о бамбуковый ствол в садовой ограде, и послышался пустой, щелкающий звук. Мы отвели себе очень небольшое пространство для незнания. Пристально наблюдая за умом, мы можем увидеть, как разочарование превращается в гнев. Мы сознательно отдаемся чувству никчемности; когда оно возникает, мы не развлекаем его кредитной карточкой «я». Леность и вялость многообразны в своих проявлениях. Мы позволяем себе просто наблюдать выносящий суждения ум и видим, как оценивающее суждение, говоря словами третьего патриарха дзен, «помещает небо и ад бесконечно далеко друг от друга». Сомнение отталкивает поток, отталкивает мудрость и непривязанность, рассеивающие ад. И все же иногда кажется, что болезненный материал способен более действенно пробудить нас, чем это делают весь свет и все блаженство. Это прозрение кажется до того простым, что его, вроде бы, и не стоит называть мудростью. Страх или похотливые мечтания представляют собой два особых примера, когда может потребоваться сознательное вспоминание, обеспечиваемое отметками. Однако и в этом случае, если мы думаем, что Будда более реален, чем что-то другое, если мы упорствуем в идеях о том, чтобы стать или не стать Буддой, тогда даже Шакьямуни Будда становится демоном, становится преградой для естественного света. И, может быть, это происходит потому, что большинство из нас стало ошибочно принимать удовольствие за счастье. Их можно видеть, когда они, подобно пузырям, пересекают поле сознавания. В том, чем обладает Будда, или Христос, или Мухаммед, нет ничего такого, что отсутствовало бы в нашем существе; это тот же самый родник, та же первоначальная природа, та же общая сущность. Мускулы, плоть, кость. Когда он лет семидесяти начал учить, он говорил о терпенье «долготерпеливого ума». Нарисуйте в уме образ другого человека, к которому вы чувствуете любовь, кому желаете добра. И в следующую тысячную долю секунды мы видим, как возникает совершенно новый ум. Когда мы видим ум таким, каков он есть, это дает нам большую власть над его состоянием в данный момент. Откройтесь ощущениям, возникающим в ногах, в бедренных костях, сочлененных в тазобедренных суставах, от бедер к лодыжкам. Все вещи, обладающие природой возникновения, обладают и природой исчезновения. Не сердитесь на себя за то, что сердитесь; это только добавит кармы. Стоя легко перед лицом истин, как будто противоречащих одна другой, мы сохраняем уважение к естественному развертыванию вещей, не пытаясь контролировать их течение. Войдите свободно, войдите в самый поток, текущий внутри нас всех. Это чистая сущность, и ее прямое восприятие оставляет нас с пониманием, что осознавание просто есть; что мы не есть какой-то объект из содержания ума; что за пределами ума существует нечто иное, нежели то, что постижимо умом; что любая мысль о «я», или о теле, или об уме, вообще любая мысль – это не то, что мы. Каждое мгновение отсутствия нужды – это мгновенье свободы. Обширное и неизмеримое, просто бытие. Первая из этих реальностей – стихии, из которых мы составлены. Когда внимательность недостаточно сильна для того, чтобы преодолеть препятствия, существуют некоторые искусные средства, предназначенные для работы с ними. Когда мы получаем послания от тела, мы просто к ним прислушиваемся. Отметки удерживают внимание вблизи объекта осознания. При этом передаются не слова, а намерения; здесь сообщаются состояния ума, заботливое отношение. Только благодаря собственному столкновению с препятствиями для нашей естественной мудрости мы начинаем постепенно пробуждаться. И вот теперь они признали, что кто-то находится в нужде; вышло так, что этот «кто-то» – они сами; теперь они могут направлять благожелательность своих мыслей на то место внутри себя, которое так хочет быть целостным. «Прощаю себя за всю причиненную боль, даже за те вещи, которых не хотел сделать». Нужно выжить; нужно быть любимым. Я мудр, а они – нет; я здоров – они больны. Таким образом, постепенное пробуждение не так уж и отличается от внезапного. Когда мы вступаем в этот поток, когда начинают распадаться мифы о себе, когда они начинают становиться менее ощутимыми, может зародиться страх. А иногда проследить сделанное нами невозможно. Точно так же как это бывает, когда мы умираем, и то, что было силой в уме, – его цели, стремления, желания, – все это продолжает существовать, чтобы еще раз заново возникнуть в новом теле. Но, поскольку это всего лишь еще один из процессов ума, его можно ввести в свет понимания и освободиться от него. Обычно помысел сформулирован в словах; но он может выразиться и в зрительном образе или в каком-то запомнившемся чувственном впечатлении, пока не сорвется в галопирующей фантазии. В медитации эти качества усиливаются благодаря систематичным, ненатужным, но и неослабным методикам. Когда ум отбрасывает понятия, он представляет собой не что иное, как сердце. Касание дыхания можно легко почувствовать в ноздрях. Переживание понимания есть мудрость; попытка же удержать это понимание, передать его в словах, есть знание. Но это говорит сам думающий ум. Осознавание идет вперед от мгновенья к мгновенью; оно идет так же, как всегда. Но временами, когда сосредоточенность и осознавание находятся в глубоком равновесии, можно пережить совершенство этого кармического процесса; бывает возможно ясно увидеть, что вещи не могут вести себя по-иному, хотя зачастую могут казаться нам бессмысленными. И то, если попытаться найти единственную истину, с которой могли бы согласиться все, то этой истиной, пожалуй, была бы истина о том, что все изменяется. Ничто не встречает препятствий, ничто не прибавляется; целая Вселенная предстает, как хочет, и нам дарована благодать ее восприятия. Ум помышляет сам собою. Глубокие чувства утраты и боли запечатлены в тканях тела так же, как и в уме. Если быть добрыми и пробужденными по отношению к самим себе и освободиться даже от чувства никчемности – это открывает нас для нашей целостности. Когда мы делаем ум как можно более великодушным, это освобождает нас, делает более открытыми и доступными. Мы становимся забывчивы и снова впадаем в свои обусловленные верования и отождествления. Почему их не задержали за один из крупных? Кое-кто из неповинных в преступлениях, в которых их обвиняли, спрашивали, не совершили ли они чего-нибудь «плохого» в предыдущей жизни. Только пространство. Пространство внутри пространства. Нужно выжить; нужно быть любимым. За несколько месяцев до того она пережила чудесное понимание того, каковы вещи. А мы немедленно следуем за ним, сейчас же втягиваемся в него; и это продолжается до тех пор, пока мы не начнем видеть безличную, обусловленную природу всего процесса и его содержимого, пока не осознаем совершенную текучесть его самого. Мы отмечаем физическое ощущение, называемое болью, и психическую реакцию, которая есть отвращение к неудобству, выпихивание. Таково качество ума, который пристрастно поддерживает какой-то образ самого себя. Анализирование спрашивает: «Кто такой я сейчас? Что заставило все получиться именно таким? Как все это пришло сюда?» Иногда мы даже пытаемся отследить свои последние мысли, чтобы установить, как ум попал туда, где сейчас находится. Полюбите себя. Но когда мы создаем расслабление вокруг этого болевого ощущения, мы расслабляемся и вокруг ассоциированных с нею мыслей. Когда мы видим ум таким, каков он есть, это дает нам большую власть над его состоянием в данный момент. Ум будет все время продолжать движение, потому что это и есть его постоянное занятие. Почувствуйте соприкосновение весомого тела с легким. Критический ум надзирает за процессами всех наших помыслов и поступков и постоянно, въедливо болтает. Непрестанная болтовня ума и постоянная направленность вовне через внешние чувства отвлекают нас от распознания реальности тела. Мы теряем чувство своей абсурдности, которое может послужить противовесом серьезности нашей практики. Возникают помыслы, чувствуются ощущения, внешние чувства открыты и восприимчивы; в просторе ума возникают предпочтения и мнения; но все это видится с ясностью, и нет никакого отождествления или вмешательства. Нет реальности, которую нужно создавать, есть только та реальность, на которую надо настроиться. Выбирая того, кем нам хотелось бы быть, мы отбираем из огромного склада то один образ, то другой, и отвергаем остальные на основании каких-то рассудочных доводов. Однако они приняли обет не отступать, так что единственная оставшаяся возможность не сойти с ума – это просто уменье не обращать внимание на жар. Но когда я смог расчистить в своем сердце место для самого себя, я сумел также принять свои гнев и разочарование, не ощущая с их стороны угрозы; я мог предоставить им пространство, чтобы они исчезли. Мы просто следим без разбора за всем, что происходит. Чем более глубоким будет осознавание, тем более естественной будет и способность освобождаться, тем больше свобода рук. Есть и особые нужды: желанные предметы, дружба с кем-то, виды еды, тот или иной цвет, то или иное окружение. Рассудок часто бывает безрассуден. Зато медитация любящей доброты действительно работает с понятийным уровнем. Пусть они принимают самих себя. И я сижу с ними и позволяю себе войти в это чувство; но я вхожу в такое состояние, взяв с собой понимание того процесса, того контекста, в котором мы все существуем. Поезд все еще там; кажется, там же находится и безмолвный свидетель на переезде. Если ощущение жизни изменяется, изменяйтесь вместе с ним. Сколько времени мы оказываемся затерянными в думающем уме? Просто сидеть, просто быть бывает часто трудновато. Когда мы переживаем эту глубокую связь одного интуитивного ума с другим интуитивным умом, разделение между двумя людьми растворяется, тогда общение в меньшей степени нуждается в словах. Позвольте себе умереть. Леность и вялость многообразны в своих проявлениях. Обыкновенно это – неповоротливость ума, которую мы время от времени ощущаем. Дыхание станет тонким; но мы наблюдаем его таким, каково оно есть; нам не нужно ничего делать . Мы можем сохранять преданность какой-то единственной практике, не проявляя неподвижность, не впадая в предрассудки. Именно этот хлам делает нас невосприимчивыми к собственной красоте и старается убедить нас в том, что мы действительно недостойны, неспособны пережить просветление, что мы – расколотые существа, которым суждено вечно оставаться на своем пути. Тот, который спрашивает: «Кто же наблюдает?» – это еще одна мгновенная вспышка мысли, замеченной нами; нет «никого», кто наблюдает; налицо только осознавание. Ничего страшного! Чем глубже осознавание, тем глубже и очищение. Вместо того, чтобы говорить вслух, мы обнаруживаем, что способны безмолвно посылать мысли сердцем. Но когда мы сами ощущаем вкус свободы, то сам этот вкус убеждает нас. Любовь и мир, заботливость и великодушие – все это естественные качества бытия, которые становятся очевидными, когда им нет препятствий со стороны таких качеств бытия, которые приобретены для сохранения и выражения воображаемой личности. Сознание, свободное от осуждения, обладает силой увидеть нечто таким, каково оно есть, и освободиться от него. Это – великий дар, который, если им воспользоваться разумно и мудро, может нам позволить разрушить многие из наших желаний, многие из наших страхов, значительную часть нашей отдельности, – так чтобы не осталось ничего личного, чтобы все оставшееся оказалось светом, вступающим в свет. Телесная боль создает такое состояние ума, что оно напрягается, отвергает неудобство; а затем напряженное отвращение усиливает напряжение внутри тела. То, как мы реагируем, создает следующее мгновенье и обусловливает то, как мы отнесемся к этому же объекту в будущем. Деяние есть страстное желание какого-то удовлетворения, намерение получить некоторый результат, удовлетворяющий страсть. Действительно, возвращение к дыханию помогает нам открыть силу освобождения и углубляет нашу способность оставить обусловленное вожделение ума. Чистую энергию, пребывающую в чистой форме. Это «я» говорит: «Э, нет, я существую». Каждая мысль исчезает в пространстве. Внутри нас содержатся несовместные системы желаний, которые в одно мгновенье могут оттолкнуть какой-то объект, а в следующее – страстно его пожелать. Мы культивируем некоторое душевное качество. Всякий раз, когда мы возвращаемся к дыханию, наша сосредоточенность усиливается. Мы не думаем о нем как о теле, или как о ноге, или как о боли, или как о вибрации. Это и есть то самое чувство никчемности, о котором мы говорили в связи с осуждающим умом. В теле, вне тела. Мы чувствуем, что этот процесс совершается на фоне неразличенной открытости, что ум ежемгновенно возникает и исчезает в безграничном пространстве. Думание выбирает мысли; оно работает, измеряет, планирует; оно создает реальность вместо того, чтобы непосредственно переживать то, что налицо и происходит каждое мгновенье. Все, кем мы являемся, все, что мы думаем о себе, – это пузыри внутри ума, которые приходят и уходят каждое мгновенье; они возникают и исчезают в беспредельном, открытом пространстве ума. Такой ученик, достаточно чистый, чтобы не осуждать даже видимые недостатки своего учителя, хранит пришедшие через него чистейшие поучения и повсюду находит мудрость. На этом уровне мы переживаем побуждение, которое почти можно было бы назвать «ностальгией по Богу», экстатической жаждой прийти домой, вернуться к источнику, быть завершенными. Хорошим примером будет то чувство, которое мы отмечаем, когда разговор переходит от дружеской беседы к злословию или осуждению других: слегка напрягается желудок, грудная клетка чуть сдавливается; чувствуется что-то неладное; иногда очевидна какая-то расстроенность. Это необусловленное состояние, называемое некоторыми нирваной. «Что такое моя карма? В том ли моя карма, что я здоров? Что я богат? Что я беден? Что я изуродован? Что я безумен? Что я не безумен? Что я добился успеха?» У нас возникает множество вопросов о том, что такое наша карма; здесь, пожалуй, налицо непонимание того, что карма не есть нечто такое, что находится вне нас самих. Когда эта тема всплыла в прошлом году на занятиях, которые я вел в тюрьме Соледад, я заметил, что если бы в ту самую минуту слушатели почувствовали дуновение какого-то аромата, они не пережили бы этого запаха и одного мига, потому что прямое переживание запаха тотчас было бы погребено под лавиной мысленных ассоциаций и зрительных образов. Войдите в это тело опознавания, которое переживает звук, как слушанье, которое переживает свет, как виденье, которое чувствует вкус, которое познает жизнь, когда она пережита в этой весомой форме. А на самом деле то, что соединяет одно мгновенье ума со следующим мгновеньем ума, не отличается от того, что связывает время одной жизни со временем следующей. Это нечто реальное, то, что мы способны пережить. Мы обращаем внимание на свою речь: в своей речи мы воздерживаемся от сплетен, от злословия; мы сохраняем ее правдивость. Я не должен позволять себе этого!» – что опять-таки будет проявлением того убеждения, что нам нужно контролировать себя, что мы не в состоянии доверять себе. Сила переживания, скрытая за словами, бытие, скрытое за познанием, – это и есть мудрость, подлинная передача. Ясное виденье продолжающегося процесса, в котором один ум ведет к другому, приносит глубокое постижение, что осознавание продлится после того, как сознательное начало более не найдет в теле гостеприимного пристанища. Методы подобны колючке, которую берут, чтобы вытащить другую колючку; а когда заноза вынута, обе выбрасываются. Однако рассудочный ум неспособен разбить по разрядам всё, потому что сам он – это не всё. Пытаясь контролировать неконтролируемое, мы создаем ад. Но вот он вернулся в Соединенные Штаты и вскоре по возвращении отправился с визитом к хорошо известному корейскому дзэнскому наставнику. Мы воображаем, что вот-вот исчезнем в пустоте, и поражаемся: «Что же тогда действительно происходит? Что реально? Я хотел потерять „я“, потерять свою отделенность, хотел открыть свое сердце; а сейчас я боюсь, что здесь нет никого, кто контролирует происходящее. Затем направьте эту любовь на кого-то, чей образ существует у вас в уме, к кому вы чувствуете большую любовь – к учителю, другу, к кому-то, кто вам очень нравится, – нарисуйте этот образ в уме и размышляйте: «Да будете вы счастливы, да будете вы свободны от страдания!» Полнота есть пребывание именно здесь. Это желание находиться в ином состоянии, не в том, в каком мы находимся; оно само по себе, пожалуй, является наиболее точным определением, которое мы можем дать душевному страданию: наше желание быть где-то в другом месте. Он создает отдельную Вселенную с обусловленной задней мыслью, которая говорит: «Я вижу, я вкушаю, я касаюсь». Мы обращаем внимание на свою речь: в своей речи мы воздерживаемся от сплетен, от злословия; мы сохраняем ее правдивость. Пристально наблюдая за умом, мы можем увидеть, как разочарование превращается в гнев. Усядьтесь поудобнее, выпрямитесь; но не напрягайтесь. Когда мы отмечаем содержание ума, исходя из теплого простора сердца, нас не захлестывают попытки ума подменить реальность, изменить ее внешность своими постоянными комментариями и рассуждениями. Самое большое, что может сделать книга, подобная этой, – подготовить нас к предстоящей практике. Войдите в свет. В общий поток; просто в жизнь. До тех пор, пока мы не видим ценности медитации, нам, возможно, окажется трудно убедить себя в необходимости отвести утром и вечером время для исследования своего ума. Только благодаря собственному столкновению с препятствиями для нашей естественной мудрости мы начинаем постепенно пробуждаться. Некоторые вещи происходят с нами в качестве естественного следствия тех вещей, которые мы совершили раньше. Медитация – это видеть все то, что мы такое. Налицо просто ясное, точное, мягкое наблюдение за дыханием. Когда обостряется осознавание препятствий, мы познаём происходящее, когда оно происходит; и те состояния ума, которые раньше одолевали нас, становятся вехами на пути нашего прогресса. Примером того, как можно действовать в миру, пребывая в сердце, хотя бы и встречаясь с трудными проблемами, послужит одна моя знакомая, которая поняла, что ей необходимо сделать аборт. Это не обязательно похоть, хотя она, несомненно, представляет собой легко узнаваемый аспект алчности. Эти доводы возникают вследствие обусловленности, весьма ценной для наблюдения. Постепенно зрелище неудовлетворительной природы большей части содержания ума стало открывать мне путь к свободе. Всякое состояние ума – это некая установка, господствующая эмоция или настрой; она действует наподобие фильтра или цветовой линзы, через посредство которых переживаются и становятся объектами отношения психические события, такие как помыслы и ощущения. Для людей, оценивших по достоинству, что такое ежедневная практика медитации, становится в обычае посидеть сначала утром, а потом еще раз вечером, перед отходом ко сну. В более общем смысле, когда мы становимся зрелыми, оказывается, что мы делимся честно, от всего сердца. Беспокойство, взвинченность и озабоченность составляют четвертое препятствие. Потому что, уходя из тела, мы видим, что тело, которое мы принимали за себя, ум, который мы принимали за себя, чуть-чуть отличаются от того, что мы когда-либо воображали, а сама жизнь уже сильно отличается от той, какую мы когда-либо могли себе представить; и здесь появляется чудесная возможность освобождения. Такой ученик, достаточно чистый, чтобы не осуждать даже видимые недостатки своего учителя, хранит пришедшие через него чистейшие поучения и повсюду находит мудрость. Равновесие приходит благодаря исследованию того, как мы видим. А в следующем вагоне рычит лев; он преследует кого-то, похожего на нас. Да научимся мы просто быть в одном мгновенье за раз. Мы можем быть приведены к более ясному образу действий в мире, к большей честности и прямоте, отмечая, как тело незаметно реагирует, как оно съеживается или расправляется, как напрягается или расслабляется во время некоторых видов активности. Мы пребываем в своем теле; мы наблюдаем за своим умом; мы знаем свой поступок и свой помысел. Именно это состояние дел, сообщающее нам такую тонкую неудовлетворенность, едва заметное чувство тошноты, мы носим внутри себя большую часть времени, даже тогда, когда получаем то, чего хотим, – потому что в глубине души знаем, что в конце концов все изменится. Для людей, оценивших по достоинству, что такое ежедневная практика медитации, становится в обычае посидеть сначала утром, а потом еще раз вечером, перед отходом ко сну. Иногда я вижу, как все это проявляется у моих детей. От мига к мигу сознание возникает заново в связи с каждым объектом чувств, включая внутренние чувства воображения и памяти. Кто хоть когда-нибудь попал в ум умом? Мы просто пугаемся и сердимся в душе; мы подавили самих себя. Но я думаю, что важнее не давать уму контролировать нас. К примеру, понятие дерева – это крупная и устойчивая вещь, а не растущий и меняющийся организм с едва заметными отличиями от любого другого представителя своего вида, меняющийся под влиянием погоды, подверженный внешним воздействиям и условиям. Часть нашей растущей пробужденности – это и рост доброты. Может даже оказаться полезным постоять немного в состоянии внимания. Один из группы сказал, что он может себе позволить сидеть только двадцать минут утром, а вечером – вообще нет. В своем пробуждении мы начинаем переживать тотальность данного момента. Но дело здесь не столько в том, что из-под контроля выходит и проявляет непредсказуемость поток, сколько в том, что он недоступен для некоторого воображаемого «я» и вместо этого оказывается совершенным развертыванием запутанных законов причины и следствия, законов кармы. Когда мы раскрываем свой ум, свое сердце, не стараясь понять, но просто не мешая пониманию проявиться, мы находим больше, нежели ожидали. Не делайте «ум» врагом. Это результат того, что мы отворачиваемся от самих себя, что мы научились не доверять самим себе. Тогда мы признаем, что такое недоумение есть лишь мгновение возбужденности ума. Тыльные стороны стоп и их подошвы. Воображаемая личность, пытаясь обладать просветлением, не понимает, что она совершает самоубийство, потому что это будет отпадением того отдельного «я», которое делает возможными переживания нашей универсальной природы. Тогда даже техника беседы при помощи сердца, описанная выше, становится техникой беседы с собою. Осознавание на этом уровне ума меняет взаимоотношения с нашей обусловленностью, с нашей кармой. «Да будут все живые существа, все чувствующие существа, – да будут они свободны от страдания. Но когда возникает разочарование, часто за ним следует гнев. Мы сидим в кругу. Леность и вялость, подобно другим препятствиям, могут зайти настолько глубоко, что станут частью нашего характера, способом нашего отношения к миру. Это следствие предыдущей причины, возникающее вполне механически и безлично. Подушка поможет коленям опуститься; еще более важно то обстоятельство, что при небольшом поднятии таза спина легче выпрямляется. Прочувствуйте напряжение, одинокость, отделенность гнева, его огонь. Но интуитивное понимание ума-мудрости может позволить нам быть доступными для другого человека, не теряясь во множестве «дел». Позвольте себе умереть. Все методы, все глубокие ответы на все глубокие вопросы суть отражения момента, которые надо увидеть и от которых надо в конце концов освободиться. По мере того, как ослабевают отрицательные состояния, положительные состояния возникают сами по себе. Усядьтесь удобно, так, чтобы смогли просидеть некоторое время; без напряжения или скованности; просто расслабьтесь в своем теле. Не усиливать их отвращение к болезни, потому что эта болезнь и есть то, с чем им нужно работать. Ведь так чудесно просто «выключить свет» и выходить из тела, выходить из всех его болей и просто повисать в блаженстве или в тишине. Ведь когда видишь, что никакой объект ума не может нас сам по себе удовлетворить, тогда ничто возникающее уже не увлечет нас; и начинаешь освобождаться, потому что нет ничего, за что стоило бы цепляться. Осуждающий ум опирается на мое плечо и говорит мне, какой я незрелый тип, как много мне нужно работать над собой. Если мы живем в своем теле, осознавая то, что происходит в поле ощущений, тогда мы соприкасаемся с первичной реальностью существования, какой она получена в настоящем. Это спокойная решимость присутствовать, позволить осознаванию появиться, когда ему вздумается. Когда мы наблюдаем ум с ежемгновенным осознаванием, мы видим, как одно состояние ума возникает со своими собственными склонностями, так сказать, с собственной личностью с собственным настроением, со своими ассоциациями мыслей; и мы видим, как оно исчезает. Может существовать желание очищения, которое по сути своей является «мотивацией» к завершенности. Они обращают наше внимание на многое из того, что делает нас незрячими по отношению к совершенству жизни, к ее блеску. И ведь не то, чтобы мы оставались всё теми же, а только мир изменялся. Так мы учимся не держаться даже за свою боль. Ум затерян где-то в другом месте, не соприкасаясь с настоящим моментом. А потом открывается вот что: ничто из желанного не в состоянии дать нам удовлетворения надолго, ибо все текуче, ничто не остается навсегда. Ум делается заостренным на ощущениях, сопровождающих дыхание. Это ум как эго, ум как «я есмь». Просветление не есть просветление; просветление – это слово. Эти объекты ума не обязательно должны быть помехами; на самом деле, будучи ясно видимым, ни один такой объект не станет помехой. По временам они могут быть полезны, пока сосредоточенность углубляется, а затем становятся не нужны. Существует практика, называемая «пересиживанием боли»; но я не думаю, что нам нужно делать именно это. Мы занимаемся практикой не потому, что нам нравится тот или иной учитель, не потому, что наставления поданы притягательно, не потому, что нам нравятся люди, их практикующие, не потому даже, что мы восхищаемся кем-то, кто как будто работает по этому методу. Мы сомневаемся в том, что избранный нами метод доведет нас до цели; сомневаемся в собственной способности понимания; даже в существовании свободы. Зато медитация любящей доброты действительно работает с понятийным уровнем. Если ты будешь продолжать в том же духе… ну, кто знает? Мы не понимаем, что если ум легкий и нецеплючий, нас не захватывают мелодрамы, приносящие такую боль нам и другим людям. Глубокое виденье этого уровня бытия распознаёт плод прошлой кармы, каков он есть, без всякой потребности брать его вновь, без потребности подневольно действовать на него и содействовать его воспроизводству. Я оказывался напитан из того же самого источника, из безграничного простора, где нет ума, из чего-то большего, нежели мое ограниченное «я»; и этот источник питал также и другого. Когда мы сидим и чувствуем неудобство, когда из стороны в сторону по лбу ползает муха, и мы взбудоражены, а ум не в состоянии прийти в равновесие, хотя наша практика углубляется, – в этот момент нам кажется, будто мы не медитировали никогда в жизни. Так мы учимся не держаться даже за свою боль. Когда мы наблюдаем ум, не вынося суждений, мы ясно видим различие между думанием и следящей мыслью. Это прокладочное «я» не дает нам участвовать в прямом переживании потока. Это также давало и другому возможность открыть пространство для освобождения себя от гнева. Материю, полную ощущений. Направьте осознавание на ощущение касания с входящим и выходящим воздухом. Но вещи раскрываются только так, как им следует; хотя они иногда могут вызывать затруднения, они всегда предоставляют совершенную возможность для работы над собой в данный момент. Когда мы в гневе кого-то ударили, это не больно творческий или здоровый кармический поступок в нашей жизни. И когда ослаблено вожделение, волевое усилие по направлению к нездоровым действиям мало интенсивно. Собственно, для того, кто изучает с чистыми мотивами, возможно приобрести многое даже у не вполне безгрешного учителя, – именно благодаря чистоте своей увлеченности. Но ум есть содержимое ума не в большей степени, чем небо есть проходящие по нему облака. Правильный образ жизни оказывается более ясным и менее проблематичным путем, и его радость расширяет доступ к уму-мудрости. Для меня самого написание книги есть часть практики, и мне надо удостовериться в том, что я сам остаюсь честным. Переживание жизни в теле, поддержанное дыханием. Мы не понимаем, что если ум легкий и нецеплючий, нас не захватывают мелодрамы, приносящие такую боль нам и другим людям. Мы видим, как естественно мы эгоистичны; но в этом виденье нет самоосуждения. Ежемгновенно объекты возникают и исчезают в обширном пространстве, в пространстве ума и тела. По мере того, как старание созревает в терпеливую решимость посвятить свою энергию практике, не хватаясь при этом за результаты, понемногу раскрывается целая Вселенная. Иметь с ними дело – это просто видеть их с открытым осознаванием, без ценностного суждения. Может существовать желание очищения, которое по сути своей является «мотивацией» к завершенности. Хотя иногда я все еще замечаю, как мой ум судит разговор за соседним столом, эта активность ума оказывает на меня меньшее влияние. Так мы учимся не держаться даже за свою боль. Мы воображаем, что выход вещей из-под контроля – это ад; но когда пережиты открытость и легкость естественного течения, когда все мысли и чувства окажутся в равной степени поглощены в процессе, мы будем освобождены от отождествления, которое создает «кого-то», чтобы страдать. У него нет корысти в том, чем мы представляемся самим себе или миру. Пусть дыхание приходит и уходит само. Мы стараемся глядеть прямо вперед, в настоящее; но наши привязанности привлекают наше внимание к содержимому проходящих товарных вагонов – мы отождествляем себя с различными помыслами. И оказывается, что существует только один момент, и этот момент – теперь. Раскройтесь в нее. Когда внимательность становится очень острой, мы начинаем видеть помыслы по-новому, буквально переживая их возникновение и исчезновение, словно они вставлены в рамку, – словно бы мы видели кинофильм, проецируемый на экране; мы рассматриваем смену одного кадра другим, исследуем отдельные элементы того, что раньше мнили единством, непрерывным потоком. Существует столько недоверия к нашему естественному бытию, что многие люди убеждены в том, что человек по природе зол. Позвольте себе умереть. Свободными. Он дает вниманию нечто такое, куда можно прийти, на чем можно сфокусироваться. Один ум возникает для того, чтобы за ним естественно последовал другой. Посидев так некоторое время, мы можем обнаружить, что какой-нибудь другой пункт будет легче наблюдать. Наши действия возникают вне осознавания того, чем они мотивированы. Для нас существует особый способ пребывания с людьми, который облегчает нам и им возможность быть самими собой. Простор, разрешающий всему быть таким, каково оно есть, который разрешает напряжениям распутаться, освобождает нас от болезненности сопротивления. Чтобы послать любящую доброту другому человеку, мы сначала должны находиться внутри своего сердца. Свободны от ума. Мы не теряемся в нем, становясь им, а просто видим его как всего лишь еще одно мгновенье, пришедшее без спросу, которое так же и уйдет. Хотя иногда я все еще замечаю, как мой ум судит разговор за соседним столом, эта активность ума оказывает на меня меньшее влияние. Плечи опущены. Недеяние есть освобождение от ориентированного на себя волевого действия, от кармической цепи активности. Пусть вся комната, все эти люди пребудут в вашем сердце. Мы пребываем в своем теле; мы наблюдаем за своим умом; мы знаем свой поступок и свой помысел. В другое же время нам очень долго кажется, что спокойствия никогда не будет, в уме словно много движения и много самоотождествления, мы как бы затеряны в пламени ума и склонны к тому, чтобы принимать это обстоятельство достаточно серьезно. Нет ничего такого, от чего нужно прятаться; мы можем сказать: «Ух ты! И внутри меня находится этот хлам?» Но это есть «я» до тех пор, покуда мы это прячем.