Простите их как можно полнее. Великодушия, мягкости… Как могу я сохранять благожелательность и выжить в обществе, которое не особенно ценит подобные качества? Некоторые становятся медицинскими работниками, трудятся в «профессиях помощи», принося пользу многим людям. Да научимся мы просто быть в одном мгновенье за раз. В это мгновенье все вырисовывалось в виде силуэтов. Мы воображаем, что выход вещей из-под контроля – это ад; но когда пережиты открытость и легкость естественного течения, когда все мысли и чувства окажутся в равной степени поглощены в процессе, мы будем освобождены от отождествления, которое создает «кого-то», чтобы страдать. Эта легкость еще раз нежно животворит весомую форму, принимает рождение, чтобы исполнить свою карму, чтобы научиться тому, чему следует научиться, быть с вещами, каковы они есть. Когда мы переносим внимание на уровень ощущения, мы меньше вязнем в словесном уровне, на котором тон задает всё многоголосие мысли, обычно находящееся во «внутреннем диалоге». Сила мудрости состоит в том, чтобы пробудить нас для прямого переживания вещей такими, каковы они есть. Сомнение может оказаться настолько тонким, что мы не распознаем его. Вот простенький пример. Однако вполне может случиться и так, что по мере углубления сосредоточенности процесс отметок станет вмешательством, орудием, которое более не имеет существенной ценности. Никакого притворства. Мы видим, как разочарование стало гневом, знаем, что зачастую гнев ищет какой-то объект для порицания. Эти отметки могут поддерживать остроту и ясность осознавания того, что происходит в данный момент. Кажется, будто они воспринимаются чем-то более тонким – телом опознавания, которое переживает ощущения плотного тела, которое воспринимает эти уколы и вибрации. Горизонтальная часть креста подобна рукам человека, пришедшего в мир, чтобы проявить свое виденье, опирающееся на силу духовного осознавания. Его передать нельзя; его можно только пережить. Как выразился один дзэнский наставник: «Если вы пришли сюда не для того, чтобы умереть, вам лучше уйти домой – вы не готовы для практики». Свободными. С величайшим смирением он предстает перед учителем и просит дать ему какую-нибудь практику медитации, чтобы он мог с ней работать, чтобы это дало ему какое-то прозрение, какое-то понимание загадок жизни, которые он видит повсюду вокруг себя. Отмечайте: «Вдох, выдох…» Не думайте о дыхании; даже не создавайте его зрительного образа. Когда начинают распадаться границы того, кем мы себя считали, мы позволяем себе умереть, как отдельности, и переживаем единство со всем существованием. Собственно, для того, кто изучает с чистыми мотивами, возможно приобрести многое даже у не вполне безгрешного учителя, – именно благодаря чистоте своей увлеченности. Недеяние означает действие без чувства «себя»: это уместное действие, но без привязанности. Без этого обусловленного думающего ума вещи суть всего лишь то, что они есть, без комментариев или оценки; это просто чистая «бытность» без всяких ярлыков, без «я», привязанного к их «познанию». Мы – все это. Мы позволяем боли присутствовать; мы признаем ее и делаем нечто почти полностью противоположное тому, что делали в нормальных условиях. Опять же, как и в случаях с другими препятствиями, здесь создается еще больше «я» – новые мысли о «моей тревоге», «моем беспокойстве», о «моей скуке». Когда в теле раскрыто осознавание, мы уже не имеем склонности так терять голову; нас не так сильно смущает поток психических условий и состояний ума. Есть разные способы искусного подхода к боли, которые позволяют появиться прозрению в то, каким образом ум и тело взаимно проникают друг в друга. Мы судим обо всем и все комментируем с этой точки зрения, с точки зрения образа самих себя в данный момент, с точки зрения счастливого «я» с его пристрастиями или с точки зрения скучающего «я» с его желаниями. Мы направляем внимание на расслабление всего соседства с больным местом. Если они отвлекают внимание от дыхания, мягкая настойчивость при возвращении его к дыханию и усиливает сосредоточенность, и культивирует способность к освобождению от них. Такая практика вынуждала их выйти за пределы того, кем и чем они воображали себя, стать целиком и полностью открытыми для переживания превыше самих себя. Переживание оказалось для нее целительным. Может быть, для того, чтобы мы смогли успешно продолжать свою работу, нужно убрать с пути все искусные средства и все ответы на любые вопросы. Не с чувством вины, а с пониманием того факта, что мы спотыкаемся, что мы все бываем незрячи. Освободиться – значит не задерживаться на чем-то, пришедшем на ум. Можно просто их наблюдать. Различие между мудростью и знанием есть. Наполните комнату своей любовью, наполните ее сердечной заботой. Сознание, свободное от осуждения, обладает силой увидеть нечто таким, каково оно есть, и освободиться от него. И вот теперь они признали, что кто-то находится в нужде; вышло так, что этот «кто-то» – они сами; теперь они могут направлять благожелательность своих мыслей на то место внутри себя, которое так хочет быть целостным. Отождествление с помыслом побуждает к суждению. Обыкновенно это – неповоротливость ума, которую мы время от времени ощущаем. Ум может заметить это и сделать вывод: «Лучше выходит»; если не распознать в этом помысел, такое отношение становится отвлекающим умом, менее сосредоточенным на действии, а более создающим себя. В качестве средства, противодействующего упорной вялости, одному моему другу, бывшему монахом в Таиланде, учитель предписал продолжать медитацию, сидя на краю глубокого колодца. Но лучше не забираться в дебри мышления по кругу: «Зачем я это сделал?», – потому что таким образом мы не будем присутствовать в процессе данного момента, в котором раскрывается карма. Испытайте это сами. Подобная сдача, подобное освобождение от желания быть иным, нежели то, что мы есть в этот самый момент, – и есть то, что освобождает нас от ада. «Дорогой друг, да будете вы целостны, да придете к своей завершенности. Благодаря наблюдению того факта, что содержание ума изменяется от одного явления к другому, благодаря тому, что мы прямо видим эту перемену по мере того, как она протекает, мы начинаем видеть весь процесс. Лучшим средством растворения критического ума окажется простое его узнавание без ценностного суждения, едва он возникнет. Нужда принимает много форм. Когда ясно отмечен критикующий ум, можно наблюдать его хрупкость. Леность и вялость, подобно другим препятствиям, могут зайти настолько глубоко, что станут частью нашего характера, способом нашего отношения к миру. Почувствуйте возникающие физические ощущения. Да узнают все существа тепло и участие в своей жизни. Осознавание просто наблюдает этот процесс, не теряясь в его содержании. Откройтесь ощущениям, возникающим в ногах, в бедренных костях, сочлененных в тазобедренных суставах, от бедер к лодыжкам. И когда мы постепенно больше отдаемся самим себе, мы естественно больше отдаемся и другим. Делайте каждый вдох и каждый выдох, как если бы они были последними. Это и есть пробуждение. Иногда они болезненны, иногда вызывают экстаз; но каким-то образом все оказывается совершенным. Так мы учимся не держаться даже за свою боль. Делимся этим, насколько можем». Когда мои ноги касались земли, переживание касания было всей реальностью. Далее мы замечаем, что тем временем пропустили все прочие, пробегающие мимо вагоны; тогда мы освобождаемся от своего очарования львом и еще раз переводим внимание прямо вперед, в настоящее. Парение сразу же за пределами границ того, что мы иногда воображаем вполне разумным, мысль: «Не делает ли все это меня немного шизоидным?» – все это проходит через ум, который не отождествляет себя со своим содержанием, а только отмечает: «Помыслы, помыслы» «…Хм, что же реально?» «…Помыслы, помыслы», – всякая мысль о том, кто мы такие, не может быть принята, и мы держимся за нее не более чем тысячную долю секунды, – и все же вот мы: рассудок не знает, на какой путь ему свернуть, а сердце совсем не озабочено. Он велит крестьянину вернуться домой и заново начать практику. Осторожно; дайте время этому процессу. Все, что нам известно, – то, что шел процесс, процесс движения к простору, к нашему потенциалу, к тому, чтобы стать тем, кем мы едва ли даже воображали себя. Самый чудесный дар, который мы способны дать, – это мы сами. Медленно и осторожно дайте своей любви распространиться повсюду, на все существа. Да возвратимся все мы к своей завершенности!» Когда начинается смерть «я», мы глубоко чувствуем, что это отдельное «я», проявляющееся как личность, представляет собой наше отстояние друг от друга, нашу отделенность от реальности вещей, каковы они есть, нашу отделенность от бытия, общего всем нам. Да будут все существа счастливы. Имя все еще оформлено; а состояние нирваны не имеет формы, и его нельзя ухватить в языке. И вот мы поговорили о возможности для нее аборта с тем же самым утверждающим сознанием, с каким она могла бы рожать – с действительным желанием добра этому существу в его переходе через ее тело; мы поговорили и о том, как она могла бы сделать аборт с величайшей возможной любовью, с добротой к самой себе, с признанием того, как легко для нее было бы отвлечься на путь вины. Мы полны прощенья к себе, полны освобождения, полны понимания. Вопрос о правильных средствах к существованию – это не просто вопрос о справедливом доходе; это вопрос о правилыюй жизни. Нам не приходится привносить любовь извне, нам нужно только освободиться от того, что ее не пускает. Обыкновенно это – неповоротливость ума, которую мы время от времени ощущаем. Спину целиком, позвоночник и лопатки. Другой участок, где дыхание вполне заметно, – это та область, где поднимается и опадает живот. Пусть они принимают самих себя. Мы воображаем, что вот-вот исчезнем в пустоте, и поражаемся: «Что же тогда действительно происходит? Что реально? Я хотел потерять „я“, потерять свою отделенность, хотел открыть свое сердце; а сейчас я боюсь, что здесь нет никого, кто контролирует происходящее. Это вид «царственного» дара. А на заднем плане все прочее остается таким, каково оно есть; но открытый, спокойный ум не липнет. Но когда я сижу с кем-то, я могу войти в него, я как будто почти становлюсь им. То, что Христос был распят на месте пересечения внутреннего мира возносящегося духа и внешнего мира окружающих нас нужд, нельзя считать простым совпадением. Почувствуйте слои кожи, покрывающие черепную коробку; плоть щек и кожу на бровях; подбородок, губы. Он узнан до того, как выразился в словах или в поступках, до того, как вышел из-под контроля. Пусть дыхание приходит и уходит само. Часто им так сильно хочется чего-нибудь, что приходится в поисках нужной вещи ходить из магазина в магазин; затем мы покупаем ее, а через час слышишь: «Лучше бы мы ее не покупали… мне хотелось синюю…» Такое и вправду разбивает сердце; а ведь так со всеми нами. Мы видим, что нужды – это автоматические, обусловленные требования в уме. Это желание находиться в ином состоянии, не в том, в каком мы находимся; оно само по себе, пожалуй, является наиболее точным определением, которое мы можем дать душевному страданию: наше желание быть где-то в другом месте. Это постепенное просветление; но даже зная это, мы можем временами отмечать укусы нашей обусловленности в какой-нибудь момент глубокого мира или чистого прозрения, что сильно напоминает рыбу, которая выпрыгивает из воды, чтобы поймать жука. Действительно, вся Вселенная – это ум. Усядьтесь удобно, так, чтобы смогли просидеть некоторое время; без напряжения или скованности; просто расслабьтесь в своем теле. В этой книге предлагается простая буддийская практика внимательности, приводящая нас к целостности, к естественной полноте. Но это говорит сам думающий ум. Нам нравится приятное, нам не нравится неприятное. Мы отмечаем, что нам жарко, тепло или холодно; но все же при этом налицо чувство вещества, плотности. Менее радикальным и более подходящим для нашей практики средством будет поощрение умеренности в еде и сокращении сна. Нам нет надобности куда-то идти за своей кармой; мы сами и есть наша карма. Но осуществлять подлинный контроль – это значит отпустить. Когда мы следим, как эти препятствия действуют внутри ума, мы видим, что они нам не друзья. Такое осознавание ощущений, сопровождающих каждое дыхание, становится как бы авансценой внимания. Сердце принимает все это гораздо легче и проще. Есть дары нищенские, когда мы даем только одной рукой, все еще удерживая то, что даем. Конечно, рассудочный ум говорит нам: «Все это правильно, я буду освобождаться от рассудочного ума, но мне надо знать, как это сделать. Это необусловленная бесконечность по ту сторону ума, чистое, недифференцированное бытие. Только простота. Когда я преподавал в тюрьме Соледад, мне задавали много вопросов о том, что такое карма. И я узнал, что мне необходимо сначала породить любовь к самому себе, а уж потом я мог бы открыться для другого. Обычно помысел сформулирован в словах; но он может выразиться и в зрительном образе или в каком-то запомнившемся чувственном впечатлении, пока не сорвется в галопирующей фантазии. У нее оказалось достаточно доверия к процессу, чтобы начать освобождение от его содержания. Он напоминает нам, как легко мы теряемся и как внимательность удерживает нашу жизнь в простоте и легкости. Мы хотим спастись от них, отвлечься, не иметь дела с неприятным, – и этим мы укрепляем власть боли над умом, ее способность опять отвлечь нас в другой раз. Прежде чем навредить другому, мы навредим самим себе. Окутайте себя прощением и освобожденностью. В этом легко убедить себя, когда клюешь носом от сонливости: тогда человек чаще всего безучастен и спокойно проецирует на мир то, что он, по собственному мнению, есть. Медитация и есть равновесие осознавания, сосредоточенности и энергии. Почувствуйте мягкую материю внутри остова тела. Важно ощутить тело; а когда мы на что-то опираемся, увеличивается тяга к засыпанию. Почувствуйте слои кожи, покрывающие черепную коробку; плоть щек и кожу на бровях; подбородок, губы. Мы никогда не ощущаем полностью вкус самих вещей, потому что между ними и нами вклинивается наше обусловленное сопротивление им; оно усиливает сопротивление еще большей неприязнью. Не к «помыслам о шее», а к возникающему там чувству. Большая часть нашей медитации имеет дело с препятствиями. Возможно, будет полезно дать дальнейшее определение выражению «освобождение». В нашем случае любящая доброта культивируется благодаря признанию огненных свойств гнева и благодаря переживанию открытости, покоя, а также противоположных гневу качеств – теплоты и терпенья. Без тяги к чему-либо, без отталкивания. Нет смерти. То, что мы выбираем, то, чему позволено остаться, мы называем «я», продолжая верить, что выбор производит это «я», а не что оно-то само и выбрано. В основе практики – непосредственное соучастие в каждом мгновенье настоящего с возможно большим осознанием и пониманием. Мы начинаем переживать помыслы и психические состояния во всей своей системе; затем чувство и думание становятся не слишком уж отличными один от другого аспектами одного и того же процесса. Пытаясь контролировать неконтролируемое, мы создаем ад. Мы видим, что должны не мешать цветку быть таким, чтобы он смог опасть и оставить нам плод. Отметки удерживают внимание вблизи объекта осознания. Ей потребовалось несколько месяцев, прежде чем она смогла просидеть целый час; а зато теперь она – одна из самых лучших в медитации, о которых я знаю. Не осуждайте намерений; просто признавайте энергию, скрытую за деятельностью. В природе все вещи движутся циклически. «Да будут счастливы все существа. Итак, мы наконец становимся теми, кем всегда хотели быть, свободными от множества оберегаемых образов себя, от чувства нехватки, которая в прошлом служила причиной столь многих неудобств. Наши действия будут внимательны и увеличат осознавание. У нас нет зазора между вниманием и чувством, чтобы увидеть, что это не мы, чтобы вспомнить о необходимости просто признать то, что есть. Глаза полузакрыты; плечи опущены; живот расслаблен. Никакого противодействия, никакой отдельности. Если внутри тела возникнет какое-то ощущение, пусть осознавание распознает его как ощущение. Мы просиживаем в медитации час; но какую часть этого часа мы отсиживаем? Сколько времени мы тратим на думание о том, как сидеть, вместо того, чтобы просто сидеть? Наполните комнату своей любовью, наполните ее сердечной заботой. Это – хорошее чувство. Одна женщина, моя знакомая, рассказывая группе о своей жизни, упомянула о том, что она назвала «переживанием космического сознания». Если мы прислушиваемся к сердцу и наблюдаем за своими действиями, мы учимся у самих себя. Оно предлагает то терпеливое, неосуждающее, свободное от привязанности приятие каждого помысла, которое приносит истину. Существуют времена года, день и ночь, жизнь и смерть. Если в уме существует какая-то нужда, то такой момент ощущается как неполный. Подобная работа предъявляет большие требования. Скажите себе: «Я прощаю тебя». Посидеть полчаса или час утром, после пробуждения, и до того, как через нас пройдет множество слов, – это прекрасный способ начать день. Существуют времена года, день и ночь, жизнь и смерть. Работа, которая нас пробудит, – это проявление острого осознавания никчемности без его осуждения. Не проявляя тяги к ним, просто дайте возможность осознаванию раскрыть то, что уже есть. Рассудочный ум-«я» может выдвинуть разнообразные доводы и постараться разубедить нас в необходимости заниматься такой медитацией. Скоро он обнаруживает, что его ум наполнен смущением и сомнениями. При необходимости можно даже просто сидеть на стуле, выпрямив спину, сложив руки внизу живота и оперев обе ноги на пол. Предписанное средство для восстановления спокойствия в уме заключается в подкреплении сосредоточенности посредством осторожного, терпеливого и упорного возвращения его обратно к дыханию. На этом уровне мы переживаем побуждение, которое почти можно было бы назвать «ностальгией по Богу», экстатической жаждой прийти домой, вернуться к источнику, быть завершенными. Когда ум приятен и доставляет нам удовольствие, мы не видим этого страстного желания с отчетливостью. Мы отмечаем, что это «нечто» замещает наш образ того, какими должны быть вещи. Когда налицо одно лишь чистое внимание, тогда существует только наблюдение, тогда нет нужды. Для того, чтобы культивировать это осознавание, чтобы привести внимание к уровню ощущения и поддержать его в течение дня, отмечайте получаемые ощущения, сохраняя некоторое осознавание положения тела. На самом деле мы даже редко видим эти возникновение и исчезновение. Но когда я смог расчистить в своем сердце место для самого себя, я сумел также принять свои гнев и разочарование, не ощущая с их стороны угрозы; я мог предоставить им пространство, чтобы они исчезли. Свет движется во тьму и возвращается к свету. Когда его оболочка была еще зеленой, мы могли бы сбить его камнем и с трудом расколоть; но когда орех созрел, для того, чтобы его скорлупа раскололась, хватит и легкого удара. Ум понемногу меняет обусловленность, чтобы видеть то, что он делает. Ум думает о яблоке – и становится яблоком. Даже признание того факта, что «я дошел до крайности», сделанное открыто, без осуждения, освобождает нас от напряжения и от страха, который его поддерживает, и может снять преграды с сердца благодаря принятию самого себя. Пользуйтесь своим именем, если вам это нужно. Размышляйте о болезненности, о разделении, которое есть гнев, зависть, ревность. Возникают чувства. Иногда это обстоятельство становится для нас очевидным, когда мы сидим и отмечаем такое свое думанье: «О, сейчас это уже лишнее…» или: «Думаю, пора остановиться! Но этот ум, который комментирует самого себя с напряжением суждения, не пускает тот простор, в котором существует пространство для всего бытия в целом. Но если мы реагируем на эти предпочтения подневольно, если отождествляем себя с ними, они становятся причинами новой кармы. Истина существует в данный момент. Умрите, погрузитесь в него. Наполните комнату своей любовью, наполните ее сердечной заботой. До тех пор, пока мы не видим ценности медитации, нам, возможно, окажется трудно убедить себя в необходимости отвести утром и вечером время для исследования своего ума. Практика в самом деле ведет к совершенству: практика зависти или гнева усиливает повторное возникновение зависти или гнева; практика любви способствует повторному появлению любящих мыслей в уме. Обширное и неизмеримое, просто бытие. Когда мы раскроемся для всего того, что происходит в данный момент, тогда будет присутствовать и наше чувство целостности, завершенности. Осторожно освободившись от всего – не силою, не убивая, а просто видя все содержание в форме проходящего зрелища, как процесс и ток, – мы становимся всем своим переживанием, становимся открытыми для своего естественного понимания. Она означает действительное приятие всего, что мы есть. Просветление – это синоним способности просто присутствовать, находиться в настоящем моменте без какой-либо привязанности к другому месту; вся наша жизнь находится именно здесь, именно сейчас. Посидеть полчаса или час утром, после пробуждения, и до того, как через нас пройдет множество слов, – это прекрасный способ начать день. «Да буду я свободен от страдания; да найду я свою радость; да буду я наполнен любовью; да вернусь я к свету; да пребуду я в мире!» Демоны – это не нетерпенье; демоны – это наша привязанность, наше отвращение, наше нетерпенье по отношению к своему нетерпенью. Временами, когда мы пытаемся составить расписание своей ежедневной практики, мы можем испытать затруднения, желая сохранить время для медитации. – Да, это чувство действительно ужасно – не быть способным никого полюбить, даже самого себя, хоть немножко… В стихии воздуха мы переживаем вибрирование, энергию. Другие члены группы рассмеялись и заметили, что поскольку он «сел» на пятнадцать лет, уж время-то у него есть. Достаточно даже секунды, чтобы различить захваченность каким-нибудь состоянием ума и радость, которая мгновенье спустя говорит: «Опять то же самое; как интересно, больше это меня так не увлекает!» Подобное чувство очаровывает, потому что постижение: «Как здорово! Я свободен от гнева!» – часто сопровождается признанием того факта, что в этот момент мы свободны от всего, – кроме гордости тем, как мы свободны. Рождение. Это ежемгновенное уравновешивание данных для того, чтобы наблюдение могло происходить без напряжения или вялости, без каких-либо крайностей, дает возможность легко и уравновешенно осознавать происходящее, когда оно появляется. Таковы три средства проявления прозрения, проявления пробуждения в этом мире. Когда мы, читая книгу, переходим от одного слова к другому, именно качество сосредоточенности позволяет нам направлять внимание на страницу. Она составлена из сложных ощущений. Осознавание следит за ощущениями, которые имеют место одновременно с естественными вдохами и выдохами. Мы чувствуем пульсацию тела, его биение, ибо клеточная структура постоянно рождается, существует и умирает. Конечно, не все виды боли дадут нам возможность такого значительного простора. Удовольствие есть удовольствие, то есть временное удовлетворение желания. В начале этой практики, когда я чувствовал, что вовлекаюсь в процесс, – сержусь, скажем, в споре с кем-нибудь, – я посылал собеседникам любящую доброту, надеясь, что это охладит их пыл; я также думал: «Как хорошо, что я медитирую!» Но я продолжал чувствовать гнев; это было мое страдание, которому мне нужно было противостоять. Преимущество такого распознавания зуда состоит в том, что тогда у нас есть выбор – чесаться или не чесаться. Думающий ум – это нечто совсем иное, нежели открытое осознавание без разбора, которое позволяет всему раскрыться в должной мере. Но я думаю, что важнее не давать уму контролировать нас. Мы можем увидеть, как работает освобождение. Дыхание жизни опять внутри тела. Осторожно освободившись от всего – не силою, не убивая, а просто видя все содержание в форме проходящего зрелища, как процесс и ток, – мы становимся всем своим переживанием, становимся открытыми для своего естественного понимания. Нам трудно вообразить, как это мы когда-то могли не видеть прежде всего этого совершенства или как можем когда-либо его утратить вновь. Теперь мы культивируем нечто иное для их замены, и это – гораздо более мощная форма сознания, нежели отрицательные формы. Парение сразу же за пределами границ того, что мы иногда воображаем вполне разумным, мысль: «Не делает ли все это меня немного шизоидным?» – все это проходит через ум, который не отождествляет себя со своим содержанием, а только отмечает: «Помыслы, помыслы» «…Хм, что же реально?» «…Помыслы, помыслы», – всякая мысль о том, кто мы такие, не может быть принята, и мы держимся за нее не более чем тысячную долю секунды, – и все же вот мы: рассудок не знает, на какой путь ему свернуть, а сердце совсем не озабочено. Но по мере того, как мы осознаем то, что совершается в нашей жизни и в окружающем нас мире, мы также приходим к восприятию того, что происходит внутри нашего тела; и оказывается, что наше тело не так уж отличается от остальной Вселенной. Оставайтесь простыми и легкими. От мига к мигу сознание возникает заново в связи с каждым объектом чувств, включая внутренние чувства воображения и памяти. Теперь просто наблюдай за мной. Я увидел, что вещи способны как-то существовать, не вызывая необходимости ответных действий, суждений или даже отталкивания. Откуда же берется это чувство никчемности? Дело, кажется, обстоит так: нам велят не доверять своему естественному бытию, учат такому недоверию; мы им обусловлены. Посылать же любящую доброту другому человеку, на которого я сердился, было ловушкой «я», которое просто увеличивало разделение между нами. Когда говорят: «О, я действительно попадаю по ту сторону; мои занятия медитацией становятся такими прекрасными; это так чудесно, я могу просидеть весь день», – я думаю: «Они не во всей полноте чувствуют себя». Подобная работа предъявляет большие требования. Преобладают все более и более тонкие ощущения. Мы позволяем боли присутствовать; мы признаем ее и делаем нечто почти полностью противоположное тому, что делали в нормальных условиях. Ум виден, как пространство, где происходят все эти явления. Не держитесь за эти слова. Ум, как будто погруженный в гипноз, непрерывно упражнял свою критикующую способность. Не проявляя тяги к ним, просто дайте возможность осознаванию раскрыть то, что уже есть. Она знала, что работу необходимо выполнить, и взялась за нее. После бесчисленных извинений крестьянин возвращается домой; он опечален и несколько пал духом. Терпенье дает всему этому место, открывает простор. Нам не следует бояться увидеть что бы то ни было. Каждая из них представляет собой просто особую форму, в которой пребывает одна и та же истина. Полезно посидеть и понаблюдать за тем, как ум ищет удовлетворения и старается избежать неприятного. И я узнал, что мне необходимо сначала породить любовь к самому себе, а уж потом я мог бы открыться для другого. И поскольку все они поощряют дальнейшую отделенность, это обстоятельство заставляет нас чувствовать себя еще более нелюбимыми и недостойными любви, еще более затрудняет контакты с самими собой и с другими. Мы можем открыть всеобщие законы внутри тела, как и внутри ума. Оно не затеряно в содержании. Когда мы невнимательны, когда мы отождествляем себя с помыслом, – а это есть забывчивость, противоположная внимательности, – нас затягивает в процесс. Такая внимательность к чувственному удовлетворению часто может служить противоядием по отношению к чувственным желаниям. «Прощаю себя за всю причиненную боль, даже за те вещи, которых не хотел сделать». Мы видим, что нужды – это автоматические, обусловленные требования в уме. Наставник, увидев чистоту мотивов крестьянина, удовлетворяет просьбу и объясняет, что мантра, которую он собирается ему дать, облечена силой тысячелетнего употребления монахами в монастырях его родины. Войдите в него свободно. Не держитесь. Медленно и осторожно дайте своей любви распространиться повсюду, на все существа. Таковы первые ступени попыток быть внимательными, первые ступени старания пребывать здесь и теперь. У нас было бы больше места, куда расти. Горизонтальная часть креста подобна рукам человека, пришедшего в мир, чтобы проявить свое виденье, опирающееся на силу духовного осознавания. А иногда проследить сделанное нами невозможно. В Благородном Восьмеричном Пути Будда наметил три аспекта ясной работы в мире: правильная работа включает в себя правильную речь, правильное действие и правильный образ жизни. «Да буду я счастлив. Да будем все мы свободны. Если я останусь открыт для этого промежутка времени, мне будет очень больно; но очевидно, работу нужно выполнить, и вот я остаюсь с ней и кое-когда обнаруживаю, что мой ум оказывается очень открытым, мягким, сострадательным и пребывающим глубоко в настоящем. Изменяются не только внешние вещи; все меняется; и этот факт нарушает наши понятия о порядке вещей, потому что эти понятия суть устойчивые продукты воображения, которые не отражают перемен. Итак, мы видим, что наши переживания – это переживания не того, что действительно происходит, а скорее переживания мира мысли. Если мы пребываем в сердце, если мы обращаем внимание на то, что действительно чувствуем, мы будем способны при каждой мысли ощутить, что будет здоровым, а что нездоровым, что полезно и благотворно, а что окажется вредным. От мгновенья к мгновенью ум, обусловливание, строит некоторый образ того, чем он считает себя. Когда мы учимся так искусно использовать свою боль, не создавая проверку на выносливость, мы очень ясно видим свои затруднения; они пробуждают нас и напоминают, как нам легко затеряться в своей обусловленности. Подобные переживания очень трудно описывать словами, потому что они происходят на таких уровнях, где языка нет. Все существа, повсюду. Только ясное признание такого чувства приязни и неприязни без реакции на него рассекает кармическую цепь. Мы видим, что нужды – это автоматические, обусловленные требования в уме. Освободитесь от своей обиды за себя. Тот объем пространства, который мы все еще отрицаем, – это расстояние между нами и полнотой. Казалось, таков был мой особый способ удерживать присутствие в комнате. Благодаря наблюдению того факта, что содержание ума изменяется от одного явления к другому, благодаря тому, что мы прямо видим эту перемену по мере того, как она протекает, мы начинаем видеть весь процесс. Мы начинаем видеть: «А, опять эта штука со взрывом вагона!» Или: «Снова этот сердитый начальник!» Что бы ни появилось, мы начинаем видеть в появившемся часть процесса; мы видим то, что появляется, в некотором контексте. Подушка поможет коленям опуститься; еще более важно то обстоятельство, что при небольшом поднятии таза спина легче выпрямляется. Воображаемое «я» начинает умирать, когда мы более не придаем ему силы, не питаем его жаждой переживаний, словно они его собственные; оно начинает умирать, когда мы видим эти переживания просто как переживания в обширном уме. Когда мы видим, что предмет нашего влечения объят пламенем, мы перестаем тянуться к нему. Осознавание просто наблюдает. И если, вглядываясь в этот цветок, мы видим в нем момент жадности или эгоизма, или страха, мы видим здесь его в контексте этого совершенства, внутри этой ясности; и это подобно еще одному лепестку цветка. В основе обусловленного ума лежит нужда. Иногда мы сидим и медитируем безмятежно, в ясности и спокойствии. Иногда, когда мы медитируем и оказываемся увлечены помыслом, у нас появляется склонность думать: «Проклятье, я опять забылся в помыслах!» – т. Мы могли бы культивировать любое из них, к примеру, зависть или гнев. Часто мы способны проникнуть в такое место, где наличествует только возникновение и исчезновение сложных ощущений, может быть, переживаемых в виде всего лишь покалывания, и их наблюдение иногда оказывается в самом деле приятным. Таково злосчастное естественное свойство этого душевного фактора. Это прозрение кажется до того простым, что его, вроде бы, и не стоит называть мудростью. Есть образ, полезный для понимания процесса пробуждения; это – плод на дереве. Сознание, свободное от осуждения, обладает силой увидеть нечто таким, каково оно есть, и освободиться от него. Но интуитивное понимание ума-мудрости может позволить нам быть доступными для другого человека, не теряясь во множестве «дел». Далее у нас имеются два наших старых товарища, лень и вялость, которые, как сказал один учитель, лучше всего олицетворены в банановом слизняке. Мы накличем себе параноидальные мысли. Сделать мы можем только кое-что со своей реакцией на его возникновение. Однако давление объектов ума может оказаться очень сильным и тонким, так что ум соскальзывает к стереотипам мышления. Если мы не знаем, то это хорошо – у нас остается место для знания. Только сознание и объект сознания. Пусть каждое дыхание уйдет. Именно этот ум, эта жажда ведут нас из тела в тело, от воплощения к воплощению. Освободитесь. Когда мы наблюдаем ум, не вынося суждений, мы ясно видим различие между думанием и следящей мыслью. Почувствуйте сбитость торса и тела. Дыхание станет тонким; но мы наблюдаем его таким, каково оно есть; нам не нужно ничего делать . Сознание вновь переживает тело. Нет жизни. Вполне возможно, что следующей мыслью будет: «О, я не могу сделать этого, это потворство себе. Что я стараюсь сделать – так это передать вам любовь, заботу своим сердцем. Мы видим, что нужды – это автоматические, обусловленные требования в уме. И вот если у нас не случай зуда, а действие, которое принесет вред кому-то другому или нам самим, мы имеем возможность выбора: действовать или не действовать. Благодаря этой настроенности естественно развивается глубокая внутренняя добродетель, внутреннее чувство должного и необходимого для сохранения гармонии в любой данный момент. Он всегда старается быть кем-то. Переживая данное мгновенье, мы знаем истину; и эта истина применима и полезна только в это самое мгновенье. Свет. Достаточно упоминания, что именно это чувство никчемности поддерживает «я». Если внимание отклонилось, верните его к точке касания, замечающей дыхание, когда оно входит в ноздри и выходит из них. Чем более мы принимаем свой гнев, свою одинокость, системы своих желаний, тем более мы способны слушать других, тем более способны слушать самих себя. Если отделаться от запойного думания, мы обнаруживаем, что обычно замечали лишь немногое в необычайной активности сознания, и что привязанность к думанию заслонила нам все остальное. По мере того, как ослабевают отрицательные состояния, положительные состояния возникают сами по себе. Любовь и мир, заботливость и великодушие – все это естественные качества бытия, которые становятся очевидными, когда им нет препятствий со стороны таких качеств бытия, которые приобретены для сохранения и выражения воображаемой личности. Мы можем научиться реагировать искусным образом, что откроет возможность для сострадательного признания нашей собственной обусловленности, что снова и снова станет вытаскивать нас из нее. Да будем мы все свободны от страдания, да будем мы все счастливы, да будем свободны!» Это может быть даже страстное желание некоторых таких тонких состояний ума или вершинных переживаний; это может быть желанием лестных образов себя, скажем: «Я хорошо медитирую». Когда начинается смерть «я», мы глубоко чувствуем, что это отдельное «я», проявляющееся как личность, представляет собой наше отстояние друг от друга, нашу отделенность от реальности вещей, каковы они есть, нашу отделенность от бытия, общего всем нам. Глубокие чувства утраты и боли запечатлены в тканях тела так же, как и в уме. Да будете вы свободны от страдания». Внимательность к дыханию. Да раскроют они радость своего истинного „я“. Нас снова и снова приводят в движение отвращения и стремления ума, но редко замечаем побуждение, которым начинается движение в теле. Все «да» и «нет» нашей жизни способствовали укреплению его власти, все «хорошее» и «плохое», все «правильное» и «неправильное», все противоречивые идеи о том, какими «надо» быть вещам. Когда мы переживаем это состояние хотя бы в течение тысячной доли секунды, оно останавливает весь мир и позволяет нам освободиться от какой-либо надобности быть где-то, кроме совершенства данного момента. В том, чем обладает Будда, или Христос, или Мухаммед, нет ничего такого, что отсутствовало бы в нашем существе; это тот же самый родник, та же первоначальная природа, та же общая сущность. Оно уходит к этой мысли, затем к той, потом к этому ощущению, к тому запаху, далее к какому-то звуку, а после него…» И замечаешь, что перед умственным взором проходит один предмет за другим. В нормальных условиях мы чувствуем себя только думающим умом – и относимся к нему с незаслуженным вниманием, вкладываем в него все содержание реальности. Даже такие слова, как «вечное» или «бесконечное», обозначают время и пространство. В эти мгновенья ум обладает целительной силой, и мы чувствуем себя преотлично. Кажется, что и энергия движется кругами: орбиты планет, орбиты электронов вокруг ядра атома. Лучшим средством растворения критического ума окажется простое его узнавание без ценностного суждения, едва он возникнет. Не теряйтесь. Но по мере того, как мы осознаем то, что совершается в нашей жизни и в окружающем нас мире, мы также приходим к восприятию того, что происходит внутри нашего тела; и оказывается, что наше тело не так уж отличается от остальной Вселенной. В том, чем обладает Будда, или Христос, или Мухаммед, нет ничего такого, что отсутствовало бы в нашем существе; это тот же самый родник, та же первоначальная природа, та же общая сущность. Простите себя. Постепенно зрелище неудовлетворительной природы большей части содержания ума стало открывать мне путь к свободе. Когда вы можете просто увидеть помысел, освободиться от помысла и осторожно вернуться к дыханию, к данному моменту, сделать это мягко и без осуждения, – тогда, в это самое время, в это мгновенье, внутренний и внешний мир сливаются воедино. Подобная сдача, подобное освобождение от желания быть иным, нежели то, что мы есть в этот самый момент, – и есть то, что освобождает нас от ада. Да будут все наши раны, все наши страдания – да будут они исцелены силой нашей любви к себе и друг к другу. И тогда мы понимаем, что для рождения плода цветок должен умереть. Дары могут сами по себе стать целой практикой. Я не должен позволять себе этого!» – что опять-таки будет проявлением того убеждения, что нам нужно контролировать себя, что мы не в состоянии доверять себе. И, может быть, это происходит потому, что большинство из нас стало ошибочно принимать удовольствие за счастье. И в течение курса обучения тому, как укрепить свою отдельность, нам, детям, вполне естественно в большинстве своем случалось солгать или что-то украсть. Поскольку эту истину можно выразить по-разному, она может на разных уровнях переживания показаться парадоксальной; но тут уже налицо трудность попытки удержать мудрость в знании и в ограничениях языка. До тех пор, пока существует какое-либо состояние ума, которое вы предпочитаете любому другому состоянию ума, это и будет вашим адом. Совершенно полное; вполне простое. Откройте всему этому свое сердце. Мы открываем свое осознавание, чтобы сфокусировать его на переживании ощущения, и содействуем возвращению осознавания к этому месту. А вот когда осознавание нацелилось и сфокусировано на вдохе и выдохе, то все прочие аспекты ума и тела, как процесса, сами собою попадают в отчетливый фокус при самом своем зарождении. Иногда мы настолько заняты медитацией, что не в состоянии увидеть истину. Мы как бы стоим на берегу ручья и наблюдаем все помыслы, плывущие вниз по течению, подобно пузырям. По мере того, как мы все более и более настраиваемся на свое сердце, на самих себя, мы открываем, что между людьми существует такая безмолвная передача сердца. Это лишь выборочное самоотождествление, привязанность к некоторому образу самих себя, какой-то способ желаемого виденья себя. Мы часто переживаем состояния ума, которые отвлекают нас от сдачи, которые резко погружают нас опять в сон, вызывая автоматическую реакцию отвращения. Без этого обусловленного думающего ума вещи суть всего лишь то, что они есть, без комментариев или оценки; это просто чистая «бытность» без всяких ярлыков, без «я», привязанного к их «познанию». Эти слова, возникающие из ничего, исчезают в пустоте. Наконец есть и нужда в том, чтобы вещи были такими, какими нам хочется. Круг – это природная форма. Зато медитация любящей доброты действительно работает с понятийным уровнем. Именно этот хлам делает нас невосприимчивыми к собственной красоте и старается убедить нас в том, что мы действительно недостойны, неспособны пережить просветление, что мы – расколотые существа, которым суждено вечно оставаться на своем пути. При этом передаются не слова, а намерения; здесь сообщаются состояния ума, заботливое отношение. То, что мы выбираем, то, чему позволено остаться, мы называем «я», продолжая верить, что выбор производит это «я», а не что оно-то само и выбрано. Аналог этому процессу пробуждения и роста можно найти в тибетском классическом искусстве в форме мандалы. Есть «желание», жаждущее просветления, пожалуй, стремящееся к удовлетворению в более легкой жизни, и есть «желание», чтобы все живые существа были свободны от страдания, чтобы мир пребывал в мире. Большинство использует для медитации сидячую позу. Если имеет место боль, мы расслабляемся кругом нее и отмечаем ее: «боль, боль», – или каким-нибудь другим словом, естественным для нашего чувствования. Разницы нет. И это сопротивление обычно оказывается гораздо более болезненным, чем первоначальное ощущение. Мы можем открыть всеобщие законы внутри тела, как и внутри ума. Попросите у них прощенья. Присутствует только мягкое возвращение осознавания к ощущениям вместе со входящим и выходящим дыханием. Тот спросил его, как идет практика. Я понимаю, что это значит». Без этого обусловленного думающего ума вещи суть всего лишь то, что они есть, без комментариев или оценки; это просто чистая «бытность» без всяких ярлыков, без «я», привязанного к их «познанию». Когда мы даем нечто из этого источника, а после этого выходим из комнаты, мы даже не знаем, кто мы такие. . Когда я впервые услышал буддийские представления о страдании, я был решительно несогласен и отверг их. Каждое мгновение отсутствия нужды – это мгновенье свободы. Это необусловленная бесконечность по ту сторону ума, чистое, недифференцированное бытие. Истина существует в данный момент. Именно переживание кажется самым важным; именно в бытии мы находим ценность. Тот, который спрашивает: «Кто же наблюдает?» – это еще одна мгновенная вспышка мысли, замеченной нами; нет «никого», кто наблюдает; налицо только осознавание. Да раскроют они радость своего истинного „я“. Но в чем же действительно заключается действие мудрости, или знания? Для чего оно нужно? Мгновенье распознавания критикующего ума – это мгновенье свободы и мудрости. Однако важно признать, что даже в том, что мы называем духовными путями, существуют те же самые элементы, которые отвлекают нас в нашей мирской жизни; это – наши склонности и влечения к приятным переживаниям и наше отталкивание от неприятных переживаний, отвращение по отношению к ним. Когда мы пытаемся пробудиться, приняв на себя ответственность за тело в своем сидении, придет и энергия; она будет здесь. Только простота. Освободитесь от своего имени. Это лишь выборочное самоотождествление, привязанность к некоторому образу самих себя, какой-то способ желаемого виденья себя. О том, как гнев отпадает, как развязываются узлы, как они растворяются в этой открытости тепла и терпенья. Если же мы наблюдаем из сердца, из этой открытости, – тогда мы наблюдаем из пространства сострадания, которое признаёт ум естественным процессом и даже не судит ни гнева, ни ревности, ни зависти. Их страдания, – их карма – эта правда ; но такое понимание должно прийти из глубокого переживания данного момента, из сердца, а не из головы. Для того, чтобы культивировать это осознавание, чтобы привести внимание к уровню ощущения и поддержать его в течение дня, отмечайте получаемые ощущения, сохраняя некоторое осознавание положения тела. Благодаря признанию областей обиды и вины, благодаря освобождению от своей оторванности от других и от собственного глубинного «я», мы посылаем сперва себе, а затем и другим чувства благожелательности, пользуясь такими словами, как: «Да буду я счастлив, да буду я свободен от страдания». Отдача подобного рода поддерживает необъятность ума. Конечно, при любом намеренном акте убийства, если мы пристально наблюдаем за умом, нам становится вполне ясно, что в момент убийства налицо агрессивная энергия; между нами и тем, кого мы убиваем, существует разделение. С каждым дыханием вдыхайте тепло, выдыхайте терпенье. Эти объекты ума не обязательно должны быть помехами; на самом деле, будучи ясно видимым, ни один такой объект не станет помехой. Полные ощущения. Наши мечты представляют собой воображаемые образы получения того, что нам нужно; кошмары – воображение отделенности от того, что нам нужно. Свободно парите. Демоны – это не нетерпенье; демоны – это наша привязанность, наше отвращение, наше нетерпенье по отношению к своему нетерпенью. Направьте осознавание на ощущение касания с входящим и выходящим воздухом. И мы не держимся за нее, потому что эта истина и есть истина того момента; в какое-то другое время она может стать препятствием. Освободитесь от своего незнания. Мы видим, что правильный образ жизни начинается в сердце, что решение вопроса о работе в этом мире заключается в том, как нам можно больше работать над собой, как сделать каждое действие еще одной возможностью для практики. Все тоньше и тоньше; пусть все просто будет. Но на самом-то деле нашу способность любить и быть любимыми можно просто приравнять к нашей мере способности освободиться от отделённости, позволить, чтобы нас любили, благодаря освобождению от своего критикующего чувства неловкости. Наши действия будут внимательны и увеличат осознавание. Итак, мы глядим прямо вперед, не отвлекаясь содержимым какого-либо вагона; но вот совершенно внезапно один из проходящих вагонов взрывается; нас привлекает это зрелище, и мы прыгаем в вагон и ввязываемся в происходящее там действие. Острота этого случая ясно показала, как ум постоянно ищет удовлетворения за пределами себя и редко дает себе возможность стать свободным. Да будете вы свободны от страдания».